Беременна в расплату (СИ)

Губы обжигает ледяной спасительной влагой.

Касается тела. Проводит чем-то мягким. И вот тогда начинаю ощущать боль. Сдертую кожу, что кусками с меня обрывалась. Только тогда, когда тело получает свои спасительные глотки.

И боль отходит, но остается темнота. Темнота и это проклятое бессилие.

Они выходят, громко хлопая дверью, а я снова только и способен, что скрипеть зубами.

Дьявол!

Бой простив десяти?

Я выдержу. Я зубами кадыки им выгрызу. Хоть всему войску.

Им нужно зрелищ?

Они их получат. Кровавые зрелища. Такие, что весь ринг этого Анхеля зальют реки чужой крови.

Такие получат зрелища, что еще годы содрогаться будут.

Потому что я встану.

Встану ради того, чтобы найти тех, кто меня забросил в это пекло.

Дьявол? Демон? Так они между собой меня называли?

Оооооооооо!

Эта пустыня и правда превратила меня в самого настоящего дьявола!

И нечеловеческая злоба, ярость и жажда напиться крови врагов меня поднимет с этой проклятой постели!

Они хотят увидеть на ринге смерть? Они ее получат! Только уж точно не мою!

14 Глава 14

Рычу сквозь сжатые до хруста челюсти, заставляя это деревянное тело пошевелиться.

Боль адская. Как будто из меня вынули все кости. Переломали и снова всунули обратно.

Резко вскидываю руку вверх.

Впиваюсь в кожу зубами, чтобы заставить себя очнуться. Вынырнуть из этого дикого марева. Дурмана, что словно плотным туманом застелил мозги.

Чтобы переключиться с адской боли, выворачивающей даже внутренности.

Иногда только так и нужно. Даже с собственным телом.

Как с диким животным. У которого нет мозгов, одни рефлексы.

Дать понять, что будет слушаться. Даже если ему больно или смертельно страшно. Потому что иначе будет еще хуже. Еще больше боли. Дать понять, что выбора и вариантов нет.

Заставляю себя подняться.

Покачиваясь, чуть не валюсь обратно.

Ноги словно не мои, а две культи неживые. Деревянные.

Но я упрямый. Я не превращусь в ни на что несспособное желе! И неподвижным инвалидом тоже быть не собираюсь!

Упираюсь обеими руками в стену.

Ползу. Ползу вперед, буквально рухнув на нее.

Три метра тамбура кажутся длинней, чем вся пустыня раньше.

Но я их прохожу.

Вползаю на негнущихся ногах в коридор.

Мышцы горят так дико. Будто их из меня вырывают с каждым движением, с каждым шагом!

И каждый шаг как подвиг, после которого хочется свалиться без сил.

Красные всполохи перед глазами даже от такого смешного усилия!

Ненавижу. Ненавижу слабость во всех ее проявлениях. У чужих слабость прощать нельзя. Слабаки самые страшные люди. Те, кто на шею сядут. Если пожалеть и за все благодеяния нож воткнут в спину. И оправдают себя собственной слабостью. Всегда оправдают.

Оправдывать нельзя. Нельзя прощать. Эти уроды говорили о богах и дьяволах. И кто-то скажет, что мудачье. Что по божьему нужно понять. Помочь слабому. Принять оправдания и дать прощение.

А ни хрена.

Не по-божьему такое.

Ведь слабость хуже подлости. Хуже предательства! Хуже всего!

И если прощать и возиться, если сразу в кипящий котел не забросить, снова и снова такие будут сваливаться на шею. Снова и снова вонзать нож в спину. И проворачивать там. Сто раз проворачивать, наблюдая, как ты подыхать будешь!

Сжимаю зубы еще сильнее. Закусываю щеку изнутри.

Все можно понять и простить. Кроме слабости. Ненависть, измену, убийство.

Все!

И эту проклятую слабость я из себя должен вытравить! Должен победить! И это важнее, чем выстоять против десяти бойцов на ринге, которых мне уготовили! Важнее всего! Иначе какой смысл в том, что я выжил?

Проползаю коридор.

Заставляю себя оттолкнуться от стены.

Пусть и шатает.

Пусть ноги словно рассыпаются. А через каждый шаг я с грохотом валюсь в сторону, бьюсь со всего размаху о стены узкого коридора.

Я должен. Должен.

Вот и ванная.

Тяжело опираюсь об умывальник. Приходится остановиться. Блядь, чтобы отдышаться и отдохнуть!

Набираю полные пригоршни ледяной воды.

Пью. Дико. Жадно. Адски ненасытно.

Похоже, вот этого я из себя уже никогда не вытравлю.

Один звук воды, и тело будто превращается в пересохшую губку.

И хочется пить. Лакать. Впитывать в себя, пока не раздует. И даже когда уже в горле вода стоит, все равно ее хочется. Впрок. Жадно. Чтобы никогда больше не чувствовать себя пересохшим!

Но больше не лезет в глотку, и я жадно обмываю лицо.

На нем все время будто чужая маска. Затвердевшая корка, которую все время, пока валялся, хотелось с себя содрать!

Будто там множество слоев запекшейся густой крови. Или задубевшая кожа, которая даже дышать мешает.

Умываюсь, а после подставляю голову под ледяную струю.

Даже стону от удовольствия и от дикой мысли о таком нереальном запредельном расточительстве! Так просто лью на себя то, каждая мельчайшая капля чего бесценна!

Приходит. Она приходит. Физическая свежесть.

Легче становится и даже перед глазми красные всполохи плясать перестают. Дымка тумана и черные капли развеиваются. Смываются водой.

Но….

В голове все тот же дурман… Как ваты или песка насыпали.

Отчаянно вскидываю голову.