Берегини

Асбьерн шагнул вперед, на ходу вытаскивая меч из ножен, но Эйвинд остановил его, взяв за плечо. Ормульв успел подумать: неужели конунг сам решил выйти, один против четверых? Тогда предугадать исход сражения не сможет даже всезнающий Сакси! В умении владеть топором Гуннарссону не было равных.

Но Эйвинд поглядел на него и поморщился:

– Не будет нидингам честного поединка. Дайте каждому по топору, пусть грызутся между собой, как дикие псы. И я пощажу того, кто сумеет выжить. Даю слово конунга!

Многие из стоящих вокруг стали удивленно переглядываться. А молодой Халльдор, не удержавшись, негромко спросил:

– Как же так можно, брат? Ведь если они не станут сражаться друг с другом, тебе придется отпустить всех четверых.

– Нарушивший клятву единожды нарушит ее не однажды. Тот, кто предал одного вождя, предаст и другого, – усмехнулся одними губами конунг. – Запомни это, Халльдор. Запомни все, что увидишь сегодня.

Ормульву и его людям раздали оружие. Хёвдинг кусал губы и искоса поглядывал на Эйвинда. Похоже, ему в голову пришла та же мысль, что и Халльдору. Зря конунг все это затеял. Теперь ему придется отдать им большую лодку, одежду и провизию для дальнего похода. Они заберут свои сундуки и сложат в них оружие и доспехи; будут по очереди грести, а появится ветер – поставят парус. И каждый вечер будут разводить костер на незнакомом берегу, а утром ловить рыбу, а еще…

С отчаянным воплем один из бывших рабов бросился на Ормульва, занося топор обеими руками. Оставшиеся двое стали подбираться ближе, выжидая, когда можно ударить.

Хёвдинг настолько не ожидал нападения, что едва успел отбить обрушившийся на него удар. Он видел перекошенное лицо человека, который прежде был верен ему, видел страх и ненависть в его глазах. Двое других кружили рядом, словно голодные волки. Гуннарссон не узнавал в них прежних друзей, обещавших идти за ним куда угодно, хоть на край света, хоть в чертоги Одина.

Что ж, пусть так. Они сами решили свою судьбу.

Боевые топоры всегда были любимым оружием Ормульва, к тому же силой и ловкостью он превосходил многих на острове. Уйдя от очередного удара, хёвдинг прыгнул вперед и в развороте полоснул топором нападавшего. Тот не успел ускользнуть, и лезвие-полумесяц вошло ему в бок, рассекая незащищенное тело. Громкий крик боли вырвался из груди бывшего раба, когда Ормульв пинком отшвырнул его в сторону.

Двое оставшихся отступили на шаг, и хёвдинг понял, что они струсили. Может, он и оставил бы им жизнь, но предатели и трусы не нужны были даже Гуннарссону. Он один уйдет с острова на лодке, один станет грести без устали и ночами сидеть у костра. И когда-нибудь отыщет свой новый дом и новых друзей, и станет однажды щедрым и справедливым вождем… кто знает?

Они метнулись к нему одновременно, с двух сторон, и Ормульв пожалел, что в левой руке у него нет щита. Боль обожгла плечо, удар обухом топора пришелся по колену, но это были раны, на которые в бою не обращают внимания. Хёвдинг продолжал отбиваться, присматриваясь к противникам, отгоняя их редкими ударами и нарочно прихрамывая, а потом стремительно бросился на одного, более крепкого, а затем на второго. Они так и упали, не издав ни звука – сначала один, с рассеченной грудью, потом второй, с расколотой головой.

Тяжело дыша и размазывая по лицу пот, Ормульв повернулся к Эйвинду конунгу. И вождь, и Асбьерн, и остальные воины молча смотрели на него, без всякого выражения. Тогда хёвдинг бросил топор на землю и сказал:

– Ты дал слово, Торлейвссон. Мне нужна хорошая лодка, оружие и припасы в дорогу. И еще теплый плащ. И щит, и кожаная броня, и шлем…

В это время один из поверженных воинов Ормульва открыл глаза и с трудом приподнялся. Одной рукой зажимая свой окровавленный бок, другой он потянулся за лежащим на земле ножом с рукоятью в виде змеи. Гуннарссон стоял к нему спиной. Совсем рядом. И слишком поздно обернулся на шорох…

Быть может, раненый думал ударить повыше – в живот или в спину, уж как повезет, но ярость, придавшая ему силы, угасла под натиском боли. Нож вошел хёвдингу в бедро, и бывший раб со стоном повис на нем, дергаясь всем телом. Хриплый крик Ормульва разорвал тишину. Хёвдинг схватил умирающего за волосы и оттолкнул прочь, а потом уцелевшей ногой передавил ему горло… Когда тот безжизненно обмяк, Гуннарссон отступил в сторону и, не сдержавшись, грязно выругался. Кровь уже намочила его штанину и хлюпала в сапоге.

Плохо придется ему одному в лодке, если эта царапина быстро не заживет!

Ормульв обхватил пальцами рукоять и резко выдернул нож. Струя горячей крови плеснула ему в лицо. Превозмогая боль, он зажал рану ладонью – алые ручейки все равно текли вниз, пробиваясь между пальцами. В животе у него стало пусто и холодно, на висках выступил пот. Ормульв видел много сражений и знал, что произойдет с ним через сотню-другую ударов сердца. В отчаянии он сорвал с себя рубаху, скомкал ее и с силой прижал к кровоточащему разрезу. Но очень скоро почувствовал, что ткань набухает, становится мокрой…

Люди вокруг не проронили ни слова, не двинулись с места.