Берег Живых. Выбор богов. Книга первая

– Для всех нас, служителей Ануи, это непростой шаг, болезненный. Хорошо подумай о том, что ты сделал с нами и как едва не заставил лучезарный взор Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, отвернуться от всех нас, – проговорил Таа, уже не скрывая своих чувств за деланым спокойствием в голосе. – Однако же все были милосердны к тебе. Если бы я, а не мудрейший Минкерру, носил нынче титул Первого из бальзамировщиков – твоя участь была бы более прискорбна… но более достойна тебя. Боги оставили тебя… Всё, что удерживает тебя от последнего шага в забвение, – милость Великого Управителя.

– Великий Управитель уже лишил меня своей милости, и потому мы говорим здесь, – с печальной улыбкой отозвался пленник, не открывая глаз. – Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…

– Упорствуй в своём безумии, тебе осталось недолго. Но не думай, что Дом Владык не получит от тебя то, что пожелает, – понизив голос, предупредил Таа. – И нет никого в Обеих Землях, кто бы сочувствовал тебе. Никого, кто пожелал бы сохранить память о тебе вопреки воле самого Владыки, да хранят его Боги. Преступление против золотой крови Эмхет не может быть прощено, как бы ни удивительно было проявленное нашим Императором милосердие к тебе и твоей общине.

Пленник глубоко вздохнул, но не ответил. Что поддерживало его волю, бальзамировщик не знал, но рассчитывал узнать. Не понимать своей участи отступник не мог – ему было дано много дней на размышления.

Через некоторое время вошёл один из жрецов храма и с почтением сообщил о прибытии Великого Управителя.

Таа поднялся, чтобы выйти навстречу высокому гостю, который за этот месяц посещал столичный храм Стража Порога, пожалуй, чаще, чем за последние несколько лет.

Старший царевич Хатепер Эмхет, возвращение которого в род праздновали всей столицей и за её пределами, сейчас был отстранён и спокоен, а взгляд его золотых глаз был настолько отрешённым, что казался неживым. Белые, как у жреца во время ритуалов, одеяния удивительно сочетались с ослепительно-белым льном на столе. Высокое положение дипломата обозначали только пара перстней – ни диадемы с коброй, ни прочих полагавшихся ему по званию украшений не было.

На этот раз кроме телохранителей его сопровождали писец и пара Таэху, мужчина и женщина.

– Привет тебе, господин наш Великий Управитель, да улыбнутся тебе Боги, – с поклоном проговорил Таа. – Позволь снова заверить тебя, высочайший, что жрецы Стража Порога окажут тебе любую поддержку.

– В вашей верности у меня нет причин сомневаться, – милостиво кивнул старший царевич, но от предложенного кресла отказался.

Он прошёл по залу и остановился у изголовья, посмотрел в глаза пленнику с тенью печали, склонился к нему. Таа невольно затаил дыхание.

– В последний раз, Перкау… Что ты скрыл от нас? – тихо спросил вельможа.

Взгляд мятежника задержался на лице старшего царевича, скользнул выше, к рогам, один из которых теперь был обновлён золотым навершием.

– Я служу моему будущему Владыке, Хэферу Эмхет, – прошептал он.

Ни намёка на гнев не отразилось на лице Великого Управителя – лишь тень глубокой озабоченности. Он посмотрел на ритуальные инструменты и покачал головой, потом кивнул своей маленькой свите и сделал шаг назад – так, чтобы видеть отступника.

Писец расположился в углу зала, неспешно и тщательно разгладил лист бумажного тростника, разложил свои принадлежности.

Женщина из Таэху подошла к изголовью, почти любовно обняла ладонями лицо пленника и зашептала слова молитвы. В эти мгновения она удивительно напоминала изображения Богини Аусетаар на саркофагах, защищавшей умершего так, как защищала Своего супруга, Ануи, в ходе Его божественного преображения.

Мужчина остановился у ног жреца, а затем двинулся вдоль стола, держа ладонь над пленником и изучая его внутренним взором целителя. Безучастно он описывал состояние органов, подчеркнув, что сердце ослаблено, и его требовалось укрепить, чтобы смерть не пришла слишком скоро. Закончив с этим, он внимательно посмотрел на инструменты, выбрал тонкий нож и сделал первый надрез, совсем неглубокий. Пленник резко вздохнул. Таа смотрел, как струйка крови сбегает по животу под рёбрами, впитывается в белую ткань. По странной иронии, Таэху начал как раз с того места, с которого бальзамировщики обычно начинали рассекать тело, чтобы вытащить внутренности.

Таэху поднял кувшин с маслами, принюхался, брызнул несколько капель на рану.

– После введём внутрь, – отставляя кувшин, безучастно проговорил Таэху, – скорее для писца, чем для кого-то ещё из присутствующих. – Не сразу – в агонии внутреннего распада тело удерживать сложнее.