Берег утопии

ГЕРЦЕН. Как хорошо вместе говорить по-русски. Мы всегда должны… Помните, как мама учила Колю русским словам?

Тата отходит.

Что ты? TATA. Папа, они умерли. Вот и все.

Саша делает ей знак замолчать: ш-ш…

Но ведь это правда. Ничего с этим не поделаешь. (Она высвобождается и уходит. Саша идет за ней.) У Герцена вырывается глухой стон. Он чувствует, что в нескольких шагах от него кто-то стоит. Он не оборачивается.

ГЕРЦЕН. КТО?.. (Поворачивается.)О!.. Михаил. (Мелкий, смущенный смешок.)Я думал, это Натали.

БАКУНИН. Нет. Она умерла.

ГЕРЦЕН. Как ты поживаешь? То есть, не считая…

БАКУН и н. Да так, сам знаешь. (Пауза.) Что?

ГЕРЦЕН. ЭХ, Михаил… Так хочется, чтобы она вернулась, чтобы я снова мог не замечать ее присутствия, чтобы я был занят и чтобы хватало сил ставить дураков на место. Их здесь столько вокруг меня.

БАКУНИН. Вокруг тебя их всегда было много.

ГЕ р ц Е н. Нет, тогда были дружеские споры. После поражения они совсем обнаглели. Они, как никогда, уверены, что люди только и ждут, когда их выведут из рабства, и что по природе своей они республиканцы.

БАКУНИН. Да! Народ - и есть революция!

ГЕРЦЕН. Народ?! Народ больше интересуется картофелем, чем свободой. Народ считает, что равенство - это когда всех притесняют одинаково. Народ любит власть и не доверяет таланту. Им главное, чтобы власть правила за них, а не против них. А править самим им даже не приходит в голову. Императоры не только удержались на тронах, они еще и нас ткнули лицом в остатки нашей веры в революционный инстинкт народа.

БАКУНИН. Ерунда, все это временно!

Герцен смеется.

ГЕРЦЕН. Михаил, дорогой! Бесценный, незаменимый друг. Сколько я знаю тебя, твой неутолимый дух, твои неколебимые убеждения всегда вызывали во мне желание… треснуть тебя по голове…

БАКУНИН (счастливо). Ты малодушен. Я нужен тебе, чтобы напоминать, что такое свобода!

ГЕРЦЕН. Поскольку ты в тюрьме, да, прости…

БАКУНИН. ВОТ почему ТЫ не свободен.

ГЕР Ц Е Н. У меня голова кругом идет…

БАКУНИН. Свобода только тогда свобода, когда она свобода для всех - для равенства каждого!

ГЕРЦЕН. Остановись… остановись…

БАКУНИН. Она почти у нас в руках, если нам только удастся сорвать кандалы с человечества.

ГЕ р ц Е н. Я думаю, ты говоришь, что все мы станем свободными, если человечеству позволить поступать как вздумается.

БАКУНИН. Именно!

ГЕРЦЕН. ЭТОГО Я И боялся.

БАКУНИН. Сами по себе люди благородны, щедры, неиспорченны. Они могли бы создать совершенно новое общество, если бы только не были слепы, глупы и эгоистичны.

ГЕРЦЕН. ЭТО одни и те же люди или другие?

БАКУНИН. Те же самые.

ГЕРЦЕН. ТЫ ЭТО все нарочно.

БАКУНИН. Нет, послушай! Когда-то давным-давно - на заре истории - мы все были свободны. Человек был в согласии со своей природой и потому был прекрасен. Он находился в гармонии с миром. Никто не подозревал о существовании конфликтов. Потом змей заполз в сад, и этот змей назывался - Порядок. Организация общества! Мир перестал быть единым. Материя и дух разделились. Человек утратил свою цельность. Золотому веку пришел конец. Как нам освободить человека и создать новый Золотой век? Уничтожить порядок.

ГЕРЦЕН. ОХ, Бакунин!.. Ох, Бакунин!.. Ты всегда шел к этому - опьяненный славой первого анархиста.

БАКУНИН. Год революции расколол фундамент старого порядка. Так, как было прежде, не будет никогда.

ГЕРЦЕН (выходя из себя). Все уже стало как прежде! Реакция восторжествовала, и те же идиоты выступают с теми же речами, призывая людей пожертвовать собой во имя абстракций. Кто осмелится сказать, что смерть во имя свободы или прогресса вовсе не вершина человечесТом СТОППАРД Выброшенные кого счастья и что жертва приносится во имя тщеславия и пяти родов власти, прикрывающихся революционными лозунгами? Я только что обидел Блана. Его утопия была осуществлена без помарок: организация труда как в Древнем Египте, только вот без фараоновской заботы о правах личности. Теперь дело за нами.

БАКУНИН. За тобой.

ГЕРЦЕН. Я имею в виду Россию. Нас, русских. (Страстно.) Худшей ошибкой моей жизни было то, что я отрезал себя от дома! Царь должен был слететь с игральной доски от первого же толчка… чего? Республик, возведенных на песке? Конституций, которые до смерти напугали бы русскую армию? Какими же мы оказались дураками! Царь Николай только затянул гайки - никаких паспортов, никакого общения и полемики. Вечный страх. Погасить свет и не шептаться!

БАКУНИН. ЭТО всего лишь заминка! И вообще, как знать, царь может завтра и умереть…

Герцен смеется. Слышно, как его зовет Тата.

Март 1855 г.

День. Собравшиеся вокруг стола охвачены праздничным настроением. "Все русские в Лондоне" и примкнувшие к ним поляки и прочие танцуют и обнимаются, как будто бы снова Новый год. Но новогодние украшения исчезли. ГЕРЦЕН вваливается в дверь с несколькими вновь прибывшими. Он показывает "всем" статью в "Тайме". TATA и ОЛЬГА (которой по-прежнему около четырех с половиной), взявшись за руки, танцуют босиком на столе между стаканов и бутылок (возможно). Тата кричит: "Папа! Папа!" TATA. Папа, папа, послушай Ольгу!