Беранже

На Муленвер скорей, на сбор,
Друзья веселья, поспешите!..

А потом столь же дружно все принимаются за еду и питье. С каждым тостом веселье вздымается, шутки становятся все забористей. (Если среди людей, собравшихся здесь, затесался какой-нибудь осведомитель, ему будет о чем доложить начальству!)

Когда приступают к десерту, председатель снова трижды постукивает колотушкой. Начинается песенный круг. Никто из членов гогетты не ударит в грязь лицом, тут есть превосходные певцы, есть и сочинители песенок. Но, конечно, самый большой успех выпадает на долю Беранже. Кто другой, как не он, сумеет выразить в песне именно то, что волнует сегодня каждого, расшевелить, зажечь своих слушателей!

Он поет о вдохновенном певце, который попал под холодный дождь законов и охрип. Он поет о сверхбдительных полицейских, судьях и цензорах, которые ^наловчились во всем отыскивать, тайный смысл. Даже невинное поздравительное письмо может стать обвинительным документом в их руках. Как! Именинницу зовут Мария, но ведь так зовут божью матерь! Не пахнет ли здесь богохульством? Именины приходятся на 15-е число? Еще того хуже — ведь это день рождения «изверга Наполеона».

«Эх, постой,
Сударь мой!
Пахнет дело здесь тюрьмой!»

Может быть, поздравителю лучше не писать писем, а ограничиться букетом? Но и тут беда! Вдруг еще букет окажется трехцветным!

Коль пронюхают об этом —
Мы погибли, вы и я…

Одна из новых песен Беранже, исполненных в гогетте «Зеленая мельница», называлась «Фаридондэн, или Злонамеренные песни».

Словечко «фаридондэн» хорошо известно каждому любителю уличных и застольных французских песен. Веселое, шутовское, звонкое, оно не имеет определенного смысла, это просто ритмическая, звуковая приправа, которая употребляется в рефренах. Но глубокомысленные блюстители порядков норовят в каждом таком «фаридондэн» или «бириби» обнаружить крамолу.

«Послушай, пристав, мой дружок,
Поддеть певцов желая,
Вотрись, как свой, ты в их кружок,
Их хору подпевая.
Пора за песнями смотреть:
Уж о префектах стали петь!
Ну, можно ли без гнева
Внимать словам припева!»

И тут начинаются смехотворные в своей нелепости домыслы полицейских: «Что такое «бириби»? Не иначе, как человек со св. Елены. А фаридондэн? Здесь уж, конечно, таится оскорбление религии», Слушатели хохочут и хлопают в ладоши.

— Ну, и умеет поддеть наш Беранже этих нюхачей, слухачей, кривотолкователей!

Да, все тяжелее становится жить и дышать. Даже сам «добрый бог» из песенки Беранже, глядя в подзорную трубу на землю, сокрушается о судьбах людского рода.

Совсем запутались людишки, захлебнулись в кровавых войнах, понатворили себе кумиров, понастроили алтарей, склоняют головы перед мошенниками в черных сутанах, а те знай себе надувают доверчивых бедняг и наживаются за счет божьего имени.

«Я в том не виноват, ей-ей!
Но я уйму их понемногу,
Черт побери меня, ей-богу!» —

говорит людям «добрый бог» (поэт сотворил его по своему образу и подобию!). «Добрый бог» уверяет людей, что он не виноват в кознях церковников. «Не слушайте вы их вранья!» — кричит он людям и вдруг спохватывается. Потише! Может быть, и сюда, в рай, прокрался шпион:

«Коль в рай ему я дал дорогу,
Черт побери меня, ей-богу!»

* * *

Весной 1820 года полиция объявила решительную войну гогеттам. Открытые сходки стали почти невозможны, но гонимые любители песен продолжали собираться тайком, в задних комнатах кабачков, меняли места сборов, ловко водя за нос сыщиков. Гогетты продолжали существовать, и новые песни Беранже по-прежнему передавались из уст в уста. Песни-памфлеты, песни-сатиры и рядом с ними песни-гимны, призывные, воодушевляющие, такие, как «Священный союз народов» или «Старое знамя».

Песня «Старое знамя» казалась особенно опасной полиции и властям. Списки ее задолго до появления песни в печати распространились в народе. Эта песня проникла и в гогетты, и в салоны, и в мастерские, и в казармы, и в коллежи. Ее пели и старые ветераны и безусые новобранцы/ Ее пели члены тайных обществ на своих сходках.

В песне этой впервые выступил один из любимых героев всей последующей поэзии Беранже — старый солдат, участник революционных войн, а затем наполеоновских походов. Теперь он — инвалид, больной бедняк, но, как и его однополчане, он не забыл прошлого и хранит в своем тюфяке трехцветное полковое знамя.

Когда Свобода родилась —
Его древком она играла…
Плебейка, ты теперь в плену…
Восторжествуй же над врагами!

Старый солдат ждет не дождется того дня, когда сможет вновь развернуть сбереженное им знамя.