Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Бенкендорф крепко недолюбливал Беннигсена, но остерегался высказывать отношение открыто. Длинный Кассиус злопамятен и неуязвим. Императрица Мария Федоровна после того, как Бенкендорф в 1807 году — пять лет назад — привез донесение Беннигсена с просьбой об отставке, хотя его возвели после Прейсиш-Эйлау в великие полководцы, а он сам себя именовал Победителем Непобедимого, позвала его в тот же вечер к себе в будуар и тихо предупредила по-немецки:

— Александр, ты обязан меня слушаться. Вот уже десять лет, как я заменяю тебе родную мать. Разве это не так? Ты знаешь, что моя незабвенная подруга Тилли завещала мне вас. Ах, как твой брат Константин напоминает Тилли! То же милое лицо — Мягкое и доброе, те же движения. Но ты, Александр, старше и крепче и часто не обращаешь на мои предостережения внимания. Беннигсен — негодяй, и он тебе не простит, что ты видел его в минуту слабости. Обходи эту жердь стороной. Я попрошу графа Толстого избавить тебя от подобных поручений.

К Беннигсену и Бонапарту Мария Федоровна питала одинаковую ненависть.

— Они оба искалечили нашей семье жизнь, — часто повторяла она в присутствии Бенкендорфа.

Предупреждение Марии Федоровны звучало грозно. Длинный Кассиус как пиявка присосался к России, и ничто его не могло оторвать. Изгнание Длинного Кассиуса означало бы смертельную ссору с Англией, курфюршеством Брауншвейг-Люнебург и ганноверской династией великобританских королей. Сейчас Бенкендорф не мог отвязаться от мысли, что катастрофа в Закрете все-таки имела отношение к Беннигсену. Все было так странно и зыбко в этой жизни — и происки Бонапарта, и происки Англии, и происки Беннигсена. На первый взгляд здесь не должен был ощущаться английский привкус. Наоборот, сен-джемский кабинет с помощью враждующего с Бонапартом государя укреплял антифранцузскую коалицию. Но кто знает, о чем думают надменные бритты и на чью чашу весов бросают свои золотые гинеи? Когда покойный император лежал в гробу, граф фон дер Пален мчался в Ревель, где на рейде уже стояли как привидения английские фрегаты, а адмирал Нельсон разглядывал новое для себя побережье в подзорную трубу. Это пытались скрыть, но Бенкендорф знал правду.

Кто распространял неприличные слухи о сложных взаимоотношениях государя с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной, герцогиней Ольденбургской? После Петра I страной в XVIII веке успешнее мужчин управляли женщины, и счет им давно был открыт. Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II… Почему не продолжить традицию? Более подверженные западным влияниям, менее русские по духу, теснее, чем Петр I, связанные с Европой… Екатерина Павловна вполне могла бы стать Екатериной III. Великие русские княгини прекрасно вписывались в нерусский контекст. Она легко бы вызвала симпатию и у капризных островитян.

Когда государь подписал Тильзитский мир и состоялось свидание в Эрфурте, судьба Беннигсена резко изменилась. В июле его удалили с поста главнокомандующего, заменив графом Буксгевденом. Беннигсен, растерянный и обозленный недавним позорным поражением под Фридландом, держался вызывающе, с какой-то дурно скрываемой неприязнью отзывался о государе. От него волной исходила угроза. Бенкендорфу чудилось, что государь даже боится Беннигсена. Его единственного после смерти императора Павла не выслали из Петербурга, хотя именно он привел убийц в Михайловский дворец, он, а не Пален и не генерал Депрерадович. Не генерал Талызин метался со шпагой у спальни несчастного властелина.

Беннигсен платил Бенкендорфу той же монетой. Он вообще не переносил их Семью, особенно Христофора Ивановича, не забывая его личной преданности Павлу и Марии Федоровне. В придворных кругах широко распространилась реплика, сказанная уже вдовствующей императрицей после трагедии в Михайловском дворце. Встретив генералов Бенкендорфа и Кнорринга в коридоре Зимнего, Мария Федоровна, не сдержав хлынувших слез, громко и не стесняясь других присутствующих, произнесла:

— Если бы вы находились в Петербурге, быть может, не случилось того, что случилось.

— Вполне вероятно, даже несомненна.

— Как знать, — ответил, однако, Кнорринг. — Император не был любим.

Отец Бенкендорфа помнил коварство своего коллеги по управлению Ригой генерал-губернатора фон дер Палена и промолчал. Он не раз предупреждал императора Павла на его счет. Но покойный с маниакальной настойчивостью приближал ко двору убийц, методично изгоняя верных слуг. Аракчеева, Растопчина, Кнорринга, Бенкендорфа, Лиденера и многих других он разослал по городам и весям. Христофора Бенкендорфа, которого так любил в молодости, просто извел упреками, правда, направленными скорей в адрес Тилли. Быть может, что именно в этом, как ни в чем другом, и выражалось душевное неустройство человека, для которого рыцарство стало сутью характера? Случай в России редкий.