Бен-Гур

– В большой шкатулке там, в крепости, у меня есть пять талантов[70] монетами, которые принимают в этих местах. А вот это – мои расписки на такую сумму. – Из складок тоги он извлек бумажный свиток и, бросив его на стол, продолжал в наступившей тишине: – Эта сумма представляет меру моей смелости. Кто из вас посмеет принять вызов? Вы молчите. Неужели это для вас слишком много? Я исключаю один талант. Что? Вы по-прежнему молчите? Идите, сразитесь со мной, поставив только на эти три таланта – только три; на два; даже на один, – по крайней мере на один – рискните одним талантом ради чести реки, на берегах которой вы родились, – Рим Востока против Рима Запада! Оронт варварский против Тибра священного!

Подняв чашу с игральными костями над головой, он тряхнул ею, перемешивая кости, ожидая ответа на свой вызов.

– Оронт против Тибра! – снова с саркастической улыбкой повторил он.

Никто не пошевелился; тогда он бросил чашу с костями на стол и, усмехнувшись, взял расписки.

– Ха-ха-ха! Клянусь Юпитером Олимпийцем, теперь я знаю, что вы пришли в Антиохию только затем, чтобы попытать здесь счастья в игре. Эй, Сесилий!

– Да, Мессала! – отозвался из-за спины у него человек. – Я здесь, погибаю в толпе и выпрашиваю драхму, чтобы договориться с косматым перевозчиком[71]. Но клянусь Плутоном! У этих новых не найдется даже обола![72]

Эта острота вызвала взрыв смеха, долго не умолкавшего под сводами залы. Лишь Мессала по-прежнему хранил серьезность.

– Ступай, – велел он, обращаясь к Сесилию, – в кладовую, через которую мы проходили, и вели слугам принести сюда амфору, чаши и кубки. Если этим нашим соотечественникам, ищущим счастья, боги не даровали объемистых кошельков, то поглядим – может, они наградили их вместительными желудками! Поспеши же!

Затем он повернулся к Друзу и со смехом, разнесшимся по всей зале, произнес:

– Ха-ха, друг мой! Не держи на меня обиды за то, что я упомянул тебя, говоря об этих презренных денариях. Ты же видишь, я сделал это только для того, чтобы напомнить этим молодым о героях старого Рима. Давай же, Друз, давай! – С этими словами он снова взял со стола чашу с костями и потряс ее. – Давай же попытаем счастья на ту сумму, которую ты поставишь!

Сказано это было искренне, сердечно и обаятельно. Друз моментально растаял.

– Клянусь нимфами, да! – со смехом ответил он. – Я сыграю с тобой, Мессала, – на денарий.

Перегнувшись через стол, за сценой наблюдал молодой человек, едва вышедший из подросткового возраста. Мессала неожиданно повернулся к нему.

– Кто ты? – спросил он.

Юноша отпрянул назад.

– Нет, клянусь Кастором, а заодно и его братом! Я не хотел тебя обидеть. Но люди обычно ведут записи своих действий, и не только в игре. Мне нужен будет секретарь. Хочешь ли ты выручить меня?

Молодой человек тут же взял в руки табличку для записей – обаяние Мессалы было совершенно неотразимым.

– Погоди, Мессала, погоди! – воскликнул Друз. – Я понимаю, в игре не место болтовне, но мне в голову пришел вопрос, который я должен тебе задать, а то наверняка забуду.

– Что ж, задай его. Но сначала я сделаю свой ход, чтобы потом не мог упрекнуть тебя в помехе.

Он опрокинул чашу с костями на стол и крепко прижал ее ладонью. Друз же спросил:

– Тебе приходилось когда-нибудь видеть Квинта Аррия?

– Дуумвира?

– Нет, его сына.

– Я не знал, что у него есть сын.

– Это еще что, – меланхолично прибавил Друз, – только, мой Мессала, Поллукс не может быть больше похож на Кастора, чем Аррий похож на тебя.

Слова эти стали чем-то вроде сигнала: не менее двадцати голосов одновременно воскликнули:

– Точно, точно! Его глаза – и его лицо!

– Этого не может быть, – с презрением возразил кто-то из присутствующих. – Мессала римлянин; а Аррий – еврей.

В обмен репликами вмешался и сам Мессала:

– Что ж, мой Друз, вино никак не принесут, поэтому, чтобы скоротать время, расскажи мне подробнее об Аррии.

– Что ж, будь он еврей или римлянин – и, клянусь великим Паном, я говорю это не из неуважения к твоим чувствам, мой Мессала, – этот Аррий красив, храбр и умен. Император предложил ему свое покровительство, которое он отверг. Его появление скрыто покровом тайны, да и сам он сторонится нас, словно чувствует себя лучше вдали от нас или ощущает себя хуже нас. В палестре ему не было равных; он одолевал голубоглазых гигантов с берегов Рейна или сарматских быков так, словно они были сплетены из лозняка. Дуумвир оставил ему изрядное наследство. У него страсть к сражениям, он думает только о войне. Максентий приблизил его к себе; он должен был плыть на корабле вместе с ним. Мы, однако, потеряли его в Равенне. Тем не менее он благополучно добрался сюда. Нынешним утром мы о нем уже слышали. Подумать только! Вместо того чтобы явиться во дворец или устроиться в крепости, он забросил свои вещи в караван-сарай и снова исчез.

Поначалу Мессала слушал рассказ своего друга с вежливым безразличием, но постепенно все более внимательно. Под конец повествования он снял ладонь с чаши с игральными костями и воскликнул:

– Эй, мой Гай! Ты слышал?