Бен-Гур

Юноша, стоявший рядом с ним, – тот, который помогал ему днем управляться с колесницей, – ответил, весьма польщенный проявленным к нему вниманием:

– Я не был бы твоим другом, мой Мессала, если бы не слышал.

– Ты помнишь того человека, из-за которого ты сегодня упал?

– Клянусь Вакхом – если бы я и забыл его, мое разбитое плечо тут же напомнило бы мне о нем!

– Что ж, тогда будь благодарен Фортуне – я нашел своего соперника. Слушай же.

С этими словами Мессала повернулся к Друзу.

– Расскажи же нам все, что ты знаешь об этом еврее и в то же время римлянине, – клянусь Фебом, такому сочетанию не позавидует и кентавр! Какую одежду носит он, о мой Друз?

– Какую носят все евреи.

– Ты слышишь, Гай? – снова спросил Мессала. – Этот парень молод – раз; он выглядит как римлянин – два; он предпочитает еврейские тряпки – три; судя по его успехам в палестре, он способен, если надо, остановить четверку коней – это четыре. Друз, помоги моему другу еще вот в чем. Без сомнения, у этого Аррия здорово подвешен язык, иначе он бы не мог так ловко прикидываться – сегодня он римлянин, завтра еврей; но столь же ли свободно он владеет и благородным языком Афин?

– Столь свободно и чисто, что мог бы спорить с Сократом.

– Ты слышишь, Гай? – сказал Мессала. – Этот парень просто создан, чтобы говорить комплименты женщинам – а то и самой Аристомахе[73] – по-гречески. Если я правильно считаю – это уже пять. Что скажешь?

– Ты уже нашел его, мой Мессала, – ответил на это Гай, – или я не я.

– Прошу прощения, мой Друз, – и прошу прощения у вас всех – за то, что говорю загадками, – весело произнес Мессала. – Но не буду испытывать ваше терпение. Помнится, ты что-то говорил про тайну в связи с появлением сына Аррия. Расскажи мне про это подробнее.

– Да нет здесь ничего особенного, Мессала, совершенно ничего, – ответил Друз, – так, просто детская болтовня. Когда Аррий, его отец, под парусами пустился преследовать пиратов, у него не было ни жены, ни семьи. Но домой он вернулся с юношей – тем, о котором мы говорим, – и на следующий день усыновил его.

– Усыновил его? – повторил Мессала. – Клянусь всеми богами, Друз, ты и в самом деле заинтриговал меня! Где же дуумвир нашел этого парня? И кто он такой?

– Кто может ответить на этот вопрос, Мессала? Разве что сам молодой Аррий. Кстати! Во время сражения дуумвир – тогда еще трибун – потерял галеру. Проходивший мимо корабль обнаружил его и еще одного человека – единственных спасшихся – на каком-то обломке судна. Тогда ходили слухи, что этим вторым человеком был еврей…

– Еврей! – эхом отозвался Мессала.

– … и раб.

– Как ты сказал, Друз? Раб?

– Когда их подняли на борт, дуумвир был в доспехе трибуна, а другой в рубахе гребца.

Мессала, слушавший рассказчика, подавшись всем телом вперед, медленно выпрямился.

– Галера, – повторил он поразившее его слово и впервые обвел залу растерянным взглядом.

Но тут в залу вступила процессия рабов. Некоторые из них несли в руках большие амфоры с вином, другие – корзины с фруктами и сладостями, чаши и кувшины большей частью из серебра. При виде их Мессала вскочил на стул.

– Люди Тибра, – громким и ясным голосом произнес он, обращаясь к гостям. – Давайте же обратим это ожидание нашего командующего в празднество в честь Вакха. Кого вы выберете вашим предводителем на нем?

Из-за стола поднялся Друз.

– Кто может быть предводителем, если не хозяин пиршества? – спросил он. – Ответьте же, римляне.

Присутствующие в один голос подтвердили его слова.

Мессала снял венок со своей головы и протянул его Друзу. Последний, забравшись на стол, вполне серьезно возложил его снова на голову Мессалы, сделав его таким образом предводителем празднества.

– Вместе со мной сюда пришли несколько моих друзей, – сказал он, – только что вставших из-за другого стола. Чтобы наше празднество было освящено старинным обычаем, приведите сюда того из них, кто более всех был сражен вином.

Хор голосов тут же воскликнул в ответ:

– Вот он, вот он!

Тут же в дальнем углу с пола был поднят юноша столь женственный, что вполне бы мог подойти для роли самого бога виноделия – хотя ему сейчас вряд ли удалось бы удержать на голове венок, а в руке – тирс.

– Поднимите его на стол, – повелел предводитель празднества.

Увы, юноша был не в силах даже сидеть.

– Помоги ему, Друз, – кивнул головой Мессала.

Друз обхватил неумелого выпивоху за плечи.

Обращаясь к обвисшей фигуре, Мессала произнес в наступившей тишине:

– О Вакх, величайший из богов! Будь благосклонен к нам нынешним вечером! От своего собственного имени и от имени этих твоих приверженцев я возлагаю сей венок… – сняв венок со своей головы, он благоговейно поднял его вверх, – … я возлагаю сей венок на твой алтарь в роще Дафны.

Склонив голову, он возложил венок на голову юноши, а затем нагнулся, снял с игральных костей до сих пор закрывавшую их чашу и со смехом произнес:

– Погляди, мой Друз! Клянусь ослом Силена[74], денарий все-таки мой!

Ответом ему были возгласы гостей, столь громкие, что пол заходил у всех под ногами, а суровые атланты у стен, казалось, пустились в пляс. Оргия началась.