Бен-Гур

— Что ж, Малух, труба, стук колес и обещание гонок возбуждают меня. Я сам имею опыт гонок, и на римской палестре знают мое имя. Идем!

Малух задержался, чтобы быстро произнести:

— Дуумвир был римлянином, а я вижу на его сыне еврейскую одежду.

— Благородный Аррий был моим приемным отцом, — ответил Бен-Гур.

— Понимаю и прошу извинить меня.

Пройдя через полосу леса, они вышли на поле, по которому была проложена дорожка, точно такая же, как на стадионе. Ее гладкая, укатанная земля была смочена, границы обозначались веревками, свободно висящими на дротиках. Для удобства зрителей имелось несколько трибун под тентами. На одной из них и нашли себе места новопришедшие.

Бен-Гур сосчитал колесницы — девять.

— Рекомендую тебе этих людей, — сказал он добродушно.

— Здесь, на Востоке, никому бы не пришло в голову запрягать больше двух, но тщеславие требует царственных четверок. Посмотрим, что они умеют.

Восемь четверок проехали шагом или рысью, девятая сорвалась в галоп. Бен-Гур разразился восклицаниями:

— Я бывал в императорских конюшнях, но клянусь праотцом Авраамом, да святится его память, не видел таких скакунов!

Как раз напротив них великолепная четверка смешалась. Кто-то на трибуне пронзительно вскрикнул. Бен-Гур обернулся и увидел старика, привставшего, воздевшего руки, сверкавшего глазами; длинная белая борода трепетала. Среди зрителей раздался смех.

— Они могли бы, по крайней мере, уважать его седины. Кто он? — спросил Бен-Гур.

— Могущественный человек из пустыни откуда-то за Моавом. Владелец верблюжьих стад и лошадей, происходящих, как говорят, от скакунов первого фараона. Шейх Ильде-рим.

Таков был ответ Мал уха.

Тем временем возничий безуспешно пытался успокоить четверку. Каждая неудачная попытка еще более возбуждала шейха.

— Абаддон побери его! — визжал патриарх. — Бегите, летите! Вы слышите, дети мои? — вопрос был обращен к спутникам и, очевидно, соплеменникам. — Вы слышите? Они рождены пустыней, как и вы. К ним — скорее!

Кони брыкались все сильнее.

— Проклятый римлянин! — шейх погрозил возничему кулаком. — Не клялся ли он, что сможет править ими — клялся всей шайкой своих ублюдочных богов? Руки прочь — прочь от меня! Клялся, что они полетят, как соколы, и будут смиренны, как ягнята. Будь он проклят! Будь проклят отец лгунов, называющий его своим сыном! Посмотрите на них, бесценных! Если он коснется хоть одного из них бичом… — остаток фразы заглушил яростный скрежет зубов. — Скорее к ним, заговорите с ними — довольно одного слова из песни, которую пели вам в шатрах матери. О дурак, дурак! Как мог я довериться римлянину!

Бен-Гур сочувствовал шейху, полагая, что понимает его чувства. Дело было не только в гордости собственника или азарте игрока — обычаи и образ мысли араба допускали страстную любовь к благородным животным.

Это были светлые жеребцы, идеально подобранные и столь пропорционально сложенные, что казались меньше, чем на самом деле. Изящные уши, точеные головы с широко посаженными глазами, раздувающиеся ноздри будто дышали пламенем, изогнутые шеи с длинными гривами, челки, вуалью падавшие на глаза; ноги от колен до бабок были плоскими, как раскрытая ладонь, но выше колен круглились могучими мускулами; копыта были подобны агатовым чашам; длинные хвосты мели землю. Шейх называл своих коней бесценными, и это было верное определение.

Внимательнее присмотревшись к лошадям, Бен-Гур прочитал историю, их отношений с хозяином. Они выросли на глазах шейха — предмет его дневных забот и ночных видений — жили в одном шатре с его семьей, любимые, как дети. Старик привез их в город, чтобы посрамить надменных и ненавистных римлян, не сомневаясь, что его кони победят, если только удастся найти подходящего возничего, обладающего не только достаточным искусством, но и духом, который будет признан ими. В отличие от хладнокровных сынов Запада, он не мог просто отказать неудачливому претенденту, но должен был взорваться и наполнить воздух проклятиями.

Прежде, чем патриарх замолчал, дюжина рук схватила коней за удила и успокоила их. В это же время на дорожке показалась новая колесница, и, в отличие от других, повозка, возничий и кони выглядели точно так же, как явятся они в цирке в день состязаний. По причине, которая очень скоро станет понятной, мы должны описать ее подробно.

Представление классической колесницы не составляет труда. Нужно только нарисовать в воображении широкую платформу, на которой установлен открытый сзади кузов. Такова исходная модель. Художественный гений превратил ее со временем в произведение искусства, подобное тому, на котором выезжала перед рассветом Аврора.

Жокеи древности, не менее изобретательные и тщеславные, чем их современные наследники, называли простейший выезд двойкой, а наилучший — четверкой, последние состязались на олимпиадах и подражавших им играх.