Бен-Гур

Через поле сфинксов и присевших на задние лапы крылатых львов пронесли ее и поставили перед Орэтом, сидящим на новом троне, и он посадил ее рядом с собой, застегнул урей[7] на ее руке, поцеловал ее, и Не-не-хофра стала царицей цариц.

Но этого было не довольно мудрому Орэту; он хотел любви и хотел, чтобы царица была счастлива его любовью. И он был нежен с ней, показывал ей свои владения, города, дворцы, народ; свои армии, корабли; держа за руку, он провел ее по своей сокровищнице и сказал: «О, Не-не-хофра, один поцелуй любви, и все это — твое».

И думая, что может быть счастлива, если не счастлива еще, она поцеловала его, и еще раз, и третий — поцеловала трижды, несмотря на его сто десять лет.

Первый год она была счастлива, и он пролетел очень быстро; на третий год она была несчастна, и он тянулся очень долго; и она поняла, что принимала за любовь к Орэту ослепление его могуществом. Как жаль, что ослепление прошло! Дух покинул ее, она проводила долгие часы в слезах, и служанки забыли, когда слышали ее смех; от роз на ее щеках остался лишь пепел; она таяла и увядала медленно, но неуклонно. Некоторые говорили, что это эринии преследуют ее за жестокость к влюбленным, другие — что ее поразил некий позавидовавший Орэту бог. В чем бы ни была причина недуга, чары магов оказались бессильны перед ним, и предписания докторов принесли не больше пользы. Не-не-хофра шла навстречу своей смерти.

Орэт выбрал для нее место в гробницах цариц, собрал в Мемфис скульпторов и художников и дал им работу, какой не было в роскошнейших из царских гробниц.

— О ты, прекрасная, как сама Атор, моя царица! — сказал царь, чьи сто тринадцать лет не уменьшили любовного пыла. — Скажи мне, молю, какая хворь съедает тебя на моих глазах.

— Ты разлюбишь, если я скажу, — отвечала она в сомнении и страхе.

— Разлюблю? Я полюблю тебя еще больше. Клянусь в этом гениями Аменты! Перед лицом Осириса клянусь в этом! Говори же, — воскликнул он, страстный как любовник и властный как царь.

— Тогда слушай, — сказала она. — В одной из пещер Ассуана живет отшельник, старейший и святейший из всех.

Имя его — Менофа. Он был моим учителем и опекуном. Пошли за ним, о Орэт, и он ответит на твой вопрос; он скажет и средство от моей хвори.

Орэт встал, просветлев. Он вышел, чувствуя себя моложе на сто лет.

V

— Говори, — сказал Орэт Менофе во дворце Мемфиса.

И Менофа ответил:

— Могущественнейший царь, будь ты молод, я не ответил бы, ибо все еще дорожу жизнью, но ты таков, как есть, и я говорю, что царица, как другие смертные, платит за свое преступление.

— Преступление!? — гневно воскликнул Орэт.

— Да, перед самой собой.

— Мне не до загадок, — сказал царь.

— То, что я говорю, не загадка, как ты увидишь сейчас. Не-не-хофра выросла на моих глазах, поверяя мне все, что случалось в ее жизни. Среди прочего — свою любовь к сыну садовника в доме ее отца. Его имя Барбек.

Как ни странно, хмурое лицо Орэта начало разглаживаться.

— С этой любовью в сердце, о царь, она пришла к тебе; от этой любви она умирает.

— Где сейчас сын садовника? — спросил Орэт.

— В Ассуане.

Царь вышел и отдал два приказа. Одному придворному он сказал: «Езжай в Ассуан и привези юношу по имени Барбек. Ты найдешь его в саду отца царицы». А другому: «Собери работников, инструмент и рабочий скот и построй для меня на озере Хеммис остров, который, неся на себе храм, дворец и сад со всевозможными плодовыми деревьями и всеми сортами винограда, плавал бы, движимый ветром. Остров должен быть готов, когда начнет убывать луна».

Затем он сказал царице:

— Радуйся. Я знаю все и послал за Барбеком.

Не-не-хофра целовала его руки.

— Он будет твой и ты будешь его; и целый год никто не будет мешать вашей любви.

Она целовала его ноги; он поднял ее и поцеловал в ответ; и розы вернулись на ее щеки, губы заалели и сердце засмеялось.

VI

Целый год Не-не-хофра и садовник Барбек плавали увлекаемые ветрами, на острове в озере Хеммис, который стал одним из чудес света, ибо не было еще более прекрасного дома для любви. Целый год они не видели никого и не существовали ни для кого, кроме друг друга. Потом она пришла во дворец Мемфиса.

— Кого же ты любишь больше теперь? — спросил царь.

Она поцеловала его в щеку и сказала:

— Забери меня, славный царь, ибо я излечилась.

Орэт засмеялся, и смех его не был хуже оттого, что царю было сто четырнадцать лет.

— Значит, Менофа был прав, говоря, ха-ха-ха, говоря, что лекарство от любви — любовь.

— Он был прав, — отвечала она.

Внезапно манеры его изменились, и взгляд стал ужасен.

— А я так не думаю, — сказал он.

Она отпрянула в страхе.

— Ты преступница! — продолжал он. — Орэт-человек прощает тебе обиду, но преступление перед Орэтом-царем должно быть покарано.

Она бросилась к его ногам.

— Молчи! — воскликнул он. — Ты мертвая!

Он хлопнул в ладоши, и вошла ужасная процессия — процессия бальзамировщиков с орудиями и снадобьями своего мрачного искусства.

Царь указал на Не-не-хофру.

— Она мертва. Делайте свое дело.

VII