Белый раб

Южнокаролинская низменность простирается от берега Атлантического океана на 80—100 миль в глубь страны и составляет более половины всего штата. За одним только исключением, которое я сейчас назову, это едва ли не самое пустынное и угрюмое место на свете. Это высохшие песчаные земли, где на протяжении десятков миль растут одни только сосны. Равнине этой местные жители дали выразительное название — Пайн Бэренс, что означает; пустыня, поросшая соснами. Большие, почти совершенно ровные пространства поднимаются всего на каких-нибудь несколько футов над уровнем моря. Разбросанные тут и там высокие стволы деревьев, подобно стройным колоннам, рвутся ввысь. Верхушки их представляют собой переплетение узловатых ветвей, покрытых длинными колючими иглами, которыми назойливо шуршит морской ветер, так что кажется, что это плещется водопад или морские волны набегают на скалы. У подножия этих деревьев не видно другой растительности, кроме вечнозелёных пальметто или редкой высохшей травы, которой летом питаются полудикие стада и среди которой зимой они совсем пропадают от голода. Стволы сосен почти не заслоняют собою этот пейзаж, нудное однообразие которого прерывается только непроходимыми болотами с густыми зарослями лавров, водяных дубов, кипарисов и других высоких деревьев. Лохматый чёрный мох обвивает их широко раскинувшиеся ветви и побелевшие стволы и ниспадает вниз длинными траурными гирляндами — символами тления и смерти. Пересекающие эту равнину широкие реки в обычное время мелководны, но зато весной и зимой, в период проливных дождей, они вздуваются, выходят из берегов, и благодаря этому болотистые пространства становятся ещё обширней, а ядовитые испарения заражают воздух, сея вокруг лихорадку. Но даже и там, где местность становится холмистой, почва на большом пространстве остаётся такой же бесплодной; повсюду видны одни только разбросанные в беспорядке песчаные бугорки. Местами там не растёт даже и сосна, и на сухой и бесплодной почве лишь изредка попадаются чахлые каменные дубы, — но и то далеко не везде, иногда это просто пустыня, по которой ветер гонит пески. Однако и эту бесплодную землю можно возделать, а инициатива и предприимчивость, которые приносит с собою свобода, — залог того, что когда-нибудь это так и будет, В настоящее время дорогостоящее и разорительное рабовладельческое хозяйство использует лишь маленькие участки земли, главным образом на берегу реки. Вся остальная земля остаётся в первобытном диком состоянии, и почти ничто не нарушает её томительного однообразия.

Это описание наше ни в какой мере, однако, не относится к той части побережья, которое простирается от устья реки Санти до устья Саванны и вдаётся местами на двадцать — тридцать миль в глубь страны. Эти реки разделены множеством мелких островков, известных под названием «морских островов», славящихся своим хлопком. Берег, отделённый от этих островков бесчисленными узкими проливами, весь изрезан множеством маленьких бухточек; некоторые из них довольно глубоко вдаются в материк. Со стороны океана островки эти обрывисты, а противоположная сторона их, обращённая к материку, чаще всего покрыта болотами. Некогда здесь рос роскошный вечнозелёный дуб, дерево, не имеющее себе равных по красоте. Земля здесь рыхлая, но она много плодороднее иссушенной песчаной почвы материка. Плотины ограждают эти земли от морских приливов и отливов, а поле разделено многочисленными дамбами и канавами для стока воды. Земли — всюду, куда есть доступ свежей воде, — заняты рисовыми плантациями, все остальные отведены под хлопок; встречающаяся здесь разновидность хлопка отличается особенно длинным волокном, а по крепости и мягкости может даже соперничать с шёлком.

Эти прелестные места представляют собой разительный контраст со всей остальной южнокаролинской низменностью. Всюду, куда достигает глаз, видны только ровные, великолепно обработанные поля, которые во всех направлениях пересечены ручейками и реками. Плантаторы в большинстве случаев живут в хороших домах, построенных на живописных пригорках в тени заботливо посаженных деревьев и кустарников; живут они в этих домах только зимой, а летом их покидают, спасаясь то ли от скуки и однообразия, постоянных спутников безделья, то ли от гнилого климата, который близость рисовых плантаций делает ещё более вредным для здоровья. Вся местная аристократия на лето перебирается обычно в Чарлстон или едет в северные города и на курорты, чтобы поражать там местных жителей и приезжих своим безумным расточительством и головокружительной роскошью.

Плантации на всё это время целиком отдаются в руки управляющих и надсмотрщиков. Они вместе со своими семьями составляют тогда почти всё свободное население края.