Белый раб

Однажды в жаркий летний день Анна взяла своего ребёнка из рук совсем маленькой девочки, которой было поручено за ним смотреть, села под деревом и покормила его грудью. Выполнив свой материнский долг, она медленно и, может быть, не слишком охотно направилась обратно к месту своей работы. В эту минуту в поле верхом прискакал управляющий мистер Мартин. Это был лихой детина, один из тех, которых на плантациях называли «муштровщиками». Он зорко следил за тем, чтобы в Лузахачи во время работы никто от неё не увиливал. Когда кто-нибудь шёл шагом, для него это было признаком лени; он требовал, чтобы раб, если ему надо было переходить с одного участка поля на другой, бежал туда бегом. Возможно, что Анна забыла об этом; во всяком случае, в ту минуту она не выполнила этот нелепый приказ. Управляющий в ярости подскакал к ней, заорал, что она дрянь и лентяйка, и начал изо всех сил бить её хлыстом. Случилось так, что Томас работал неподалёку. Он всё это видел, и, казалось, он сам с удесятерённой силой ощущал боль от ударов, сыпавшихся на спину Анны. Такого испытания никакая религия с её ложной основой не могла бы выдержать. Он сделал движение, по-видимому с тем чтобы помочь Анне. Мы были в это время рядом и пытались остановить его, убеждая, что он и сам попадёт в беду, но крики и плач жены сделали его глухим к нашим уговорам. Он кинулся вперёд и, прежде чем управляющий успел опомниться, вырвал из его рук хлыст и спросил, по какому праву он позволяет себе истязать женщину, которая ни в чём не провинилась.

Для мистера Мартина такое своеволие, или, как он говорил, «дерзость», было полной неожиданностью. Натянув поводья, он заставил лошадь податься немного назад, а затем, видимо придя в себя, выхватил из кармана пистолет и взвёл курок: он прицелился в Томаса, который, бросив хлыст, пустился бежать. Мистер Мартин выстрелил, но рука его так дрожала, что он промахнулся, а Томас, перескочив через изгородь, скрылся в густой заросли.

Обратив в бегство мужа, управляющий обрушился теперь на его жену, которая стояла рядом, вся дрожа от ужаса и плача. Он весь кипел от ярости и гнева и решил излить свою злобу на несчастную женщину. Подозвав надсмотрщика и ещё двух или трёх других мужчин, он приказал сорвать с неё одежду.

Окончив эти приготовления, он приступил к истязанию. Плеть при каждом ударе впивалась в тело женщины, и каждый раз, когда несчастная поднимала свои и израненные, окровавленные руки, кровь стекала с них ручьями; крики её были ужасны.

Я должен был, казалось бы, уже привыкнуть к подобного рода зрелищам, но сердце моё защемило и у меня потемнело в глазах. Мне хотелось схватить это чудовище за горло, швырнуть его на землю… Не знаю, как я совладал с собой… Знаю лишь одно: только низменная и подлая натура раба может довести человека до того, что он будет видеть, как истязают женщину, и не вступится за неё…

Потеряв сознание, Анна упала, но Мартин всё ещё не унимался и продолжал её избивать. Управляющий приказал нам соорудить носилки из прутьев и потом перенести её к нему в дом. Не успели мы переступить порог его дома, как он надел на шею несчастной женщины принесённую им тяжёлую цепь; другой конец этой цепи он прикрепил к балке под потолком. Обморочное состояние Анны, по его словам, было чистейшим притворством; он считал, что если он её не привяжет, она немедленно удерёт вслед за своим мужем.

Затем нам приказали пуститься в погоню за Томасам: мы разошлись в разные стороны, делая вид, что усердно ищем его во всех местах, где только можно было укрыться. Но, за исключением надсмотрщиков и ещё двух или трёх подлецов, надеявшихся заслужить милость управляющего, никто, разумеется, особенно не старался найти его. Почти сразу же за изгородью, ограждавшей возделанные поля, начиналось болото, поросшее камышом, кустами и каучуковыми деревьями. Пробираясь между кустами, я вдруг увидел Томаса. Он стоял, прислонившись к стволу большого дерева. Когда я приблизился к нему, он положил руку мне на плечо и спросил, что управляющий сделал с его женой. Я постарался, как мог, скрыть от него правду и ничего не сказал об истязании, которому подвергли Анну. Но я попытался дать понять Томасу, в каком бешенстве сейчас мистер Мартин, и посоветовал моему другу не показываться ему на глаза, пока тот не успокоится. Я обещал, что приду вечером и принесу ему еды, и заверил его, что, если он будет вести себя спокойно, его вряд ли кто-нибудь здесь разыщет.

Вскоре нас всех созвали и велели нам вернуться к работе. Я поспешил как можно скорее справиться со своим уроком и направился к себе, чтобы приготовить немножко еды и отнести её несчастной Анне.