Белый раб

У мистера Карлтона не было при себе и пятидесяти долларов, но он немедленно бросился к соседям, пытаясь занять у них хоть немного денег. Однако всюду, куда он ни приезжал, уже знали о случившемся. Всем было известно, что, кроме этой закладной, у него было ещё много других долгов, и на него смотрели как на человека разорившегося; в силу этого большинство его соседей вовсе не были расположены ссужать его деньгами, тем более что у многих из них дела шли не лучше, чем у него. Потратив на разъезды почти целый день, он собрал всего несколько сот долларов, полученных им при условии, что он выдаст новую закладную на рабов, которых ему удастся выкупить. Мистер Карлтон вернулся домой незадолго до моего прихода и был занят отбором тех рабов, которых решил оставить себе. Увидев меня, он сказал, что я всегда был добрым и верным слугой и ему очень жаль расстаться со мной, но у него не хватит денег на то, чтобы выкупить нас всех, а он должен отдать предпочтение своей старой кормилице и её семье. Дело было не в том, что он нуждался в их услужении, но старуха эта долгое время была любимой служанкой в доме, дети её выросли и получили воспитание у него в семье, и он считал, что совесть обязывает его сделать всё возможное, чтобы удержать их при себе.

Агенты выпустили отобранных мистером Карлтоном рабов. Остальных они посадили под замок, предупредив, что они должны быть готовы на следующее утро тронуться в путь.

У меня всё же оставалась ещё надежда: я полагал, что если миссис Монтгомери узнает о случившемся, она попытается купить меня. Я сказал об этом мистеру Карлтону, но он ответил, чтобы я не особенно на это рассчитывал: у миссис Монтгомери и так слуг больше, чем ей нужно. Тем не менее он обещал послать ей записку и сообщить о том, в каком положении я оказался. Записку отправили с одним из слуг, и я с нетерпением стал ждать ответа.

Посланный наконец вернулся. Оказалось, что миссис Монтгомери с дочерью с утра уехала к своему брагу, жившему милях в десяти от Поплар-Грова, и отсутствие её, как полагали, продлится дня три. Я вспомнил, что утром, когда был у Касси, слышал о её предполагаемом отъезде, по потом среди поднявшейся суматохи совершенно забыл об этом.

Итак, последняя надежда была потеряна. Это было для меня тяжёлым ударом. До этой минуты я ещё мог себя обманывать. Я должен был уже привыкнуть ко всяким невзгодам, по сейчас произовило самое ужасное. Правда, я уже однажды был разлучён с женой, по тогда физические страдания, горячка и бред облегчили мне эту разлуку. А кроме того, на этот раз меня отрывали не только от жены, но и от сына. Ничто теперь не заглушало моей боли. Я отчётливо, со всей остротой ощущал моё страдание. Сердце моё разрывалось от бессильной злобы; оно колотилось так, словно готово было выскочить из груди. Голова была в огне. Мне хотелось плакать, но слёзы не слушались меня — казалось, что ужас иссушил их.

Первой мыслью моей было попытаться бежать. Но новые хозяева наши до тонкости изучили своё ремесло и заранее приняли все меры предосторожности. Всех нас собрали вместе и заперли. По отношению ко многим из рабов эти меры были излишними: они были так истерзаны придирками управляющего мистера Карлтона и так устали от них, что готовы были радоваться любой перемене. Когда мистер Карлтон зашёл проститься с нами и стал выражать нам своё сочувствие по поводу постигшего нас несчастья, кое у кого из рабов хватило смелости ответить ему, что они вовсе не считают это несчастьем: хуже обращаться с ними, чем обращался управляющий, поставленный мистером Карлтоном, никто не будет. Мистера Карлтона такое смелое признание, видимо, неприятно поразило, и, быстро попрощавшись с нами, он тут же ушёл.

Едва только начало рассветать, как нас построили для отправки. Продовольствие и маленьких детей погрузили на повозку. Нас, взрослых, сковали попарно цепями, и мы двинулись в путь в обычном порядке.

Дорога была дальняя, и мы провели в пути около трёх недель. Надо признать, что в дороге к нам отно сились довольно мягко. Через два или три дня пути женщин и подростков освободили от цепей, и то же снисхождение несколькими днями позже было оказано кое-кому из мужчин; те же из нас, которые казались более подозрительными, были оставлены в цепях. Проводники наши, казалось, стремились доставить нас на место в возможно лучшем состоянии и таким образом поднять на нас цену на рынке: переходы были не слишком длинные, всем выдали обувь, кормили нас досыта. Ночёвки устраивались на краю дороги; мы разжигали костёр, варили кашу, а затем строили из веток шалаши, в которых укладывались спать. Многие из моих товарищей уверяли, что с ними отроду так хорошо не обращались. Они шли смеясь и распевая, скорее даже напоминая собой людей, путешествующих для собственного удовольствия, чем рабов, которых гнали на продажу. Рабу так непривычна всякая доброта, что какого-нибудь пустяка достаточно, чтобы привести его в восхищение. Достаточно лишний раз покормить его, чтобы он полюбил своего надсмотрщика.