Белый раб

Как описать горе и бешенство, овладевшие мной? Те, кто способен испытывать жгучие страсти, поймут меня. Напрасной будет попытка дать о них представление людям, чувства которых более умеренны. Меня разлучили с любимой девушкой, а сам я снова отдан во власть грубого и жестокого надсмотрщика! И все это так внезапно, с таким явным намерением проявить свою власть и унизить меня…

И тут снова я пожал печальные плоды глупого тщеславия, отдалявшего меня от товарищей по несчастью. Мое горе не вызывало сочувствия. Многие открыто радовались моей беде, и так как я никогда прежде не искал среди них друзей и ни с кем не делился своими переживаниями, то теперь мне не у кого было искать совета и участия.

Наконец я вспомнил о пасторе-методисте, который именно сегодня должен был приехать, чтобы обвенчать нас. Мне казалось, что он ко мне и к Касси относился благосклонно и даже как будто радовался нашему счастью.

Я надеялся найти у него нравственную поддержку и, кроме того, хотел избавить его от ненужного теперь путешествия в Спринг-Медоу и оградить от возможных оскорблений со стороны полковника, относившегося довольно неприязненно ко всякого рода проповедникам, а особенно к методистам.

Я знал, что миссионер предполагал выступить в этот день на молитвенном собрании в четырех или пяти километрах от Спринг-Медоу. Поэтому я решил, если мне это будет разрешено, сходить послушать его.

Я обратился к мистеру Стаббсу с просьбой выдать мне "пропуск" - письменное разрешение на отлучку. Без такого пропуска раб, выйдя за пределы плантации, рискует быть задержанным, избитым и возвращенным обратно первым же белым, который встретится ему по пути. Мистер Стаббс в ответ на мою просьбу разразился потоком ругательств и заявил, что вся эта беготня ему осточертела и он не намерен никого и никуда отпускать в течение ближайших двух недель.

Кое-каким людям с чувствительным сердцем, быть может, покажется жестоким такое положение, при котором невольник, проработав на хозяина шесть дней сряду, не имеет права в седьмой хоть на мгновение потерять из виду проклятые поля, этих свидетелей его страданий и мук. А между тем очень многие управляющие, во имя поддержания дисциплины, рьяно противятся всякого рода отлучкам своих подчиненных и в дни, предназначенные для отдыха, словно скотину запирают своих рабов под замок из опасения, что иначе они способны бог весть что натворить.

В другое время это столь явное проявление мелочного тиранства вывело бы меня из себя. Но я был так подавлен постигшим меня несчастьем, что почти не обратил на него внимания.

Медленно, еле передвигая ноги, я направился к поселку, где помещались рабы. Внезапно ко мне, задыхаясь от быстрого бега, бросилась девочка, принадлежавшая к персоналу господского дома. Я знал эту девочку, так как она была любимицей Касси, и подхватил ее на руки. Отдышавшись, она торопливо стала рассказывать мне, что целое утро всюду гонялась за мной: Касси поручила ей передать мне, что ей против воли пришлось утром уехать со своей госпожой, но что она просит меня не огорчаться и не беспокоиться, - она любит меня попрежнему. Я расцеловал маленькую посланницу, осыпая ее словами благодарности за принесенные ею добрые вести, и поспешил к моему "дому". Это была удобная маленькая хижина, выстроенная по приказанию миссис Мур для меня и Касси. Сейчас я ожидал, что в любую минуту могу лишиться этого убежища.

Полученные мною вести глубоко взволновали меня. Я метался по крохотной комнатке, не находя себе места. Сердце бурно колотилось в груди, и кровь кипела в моих жилах. Я вышел из дому и, словно зверь в клетке, носился взад и вперед в пределах моей тюрьмы, - разве границы плантации не подобны тюрьме для раба, не смеющего покинуть их?… Страх и надежда с одинаковой силой терзали мою душу и были, казалось, мучительнее, чем уверенность в непоправимом несчастье.

Наступил вечер. Я жадно ловил каждый звук, ожидая возвращения кареты. Наконец до моего слуха донесся отдаленный стук колес. Я поспешил к господскому дому, надеясь увидеть Касси и, если возможно, перекинуться с нею хоть несколькими словами.

Карета остановилась у крыльца. Я хотел подойти ближе, как вдруг у меня мелькнула мысль, что лучше мне не попадаться на глаза полковнику. Я уже не сомневался, что этот человек относится ко мне враждебно и что всеми бедами, обрушившимися на меня в этот день, я обязан только ему. Подумав об этом, я остановился и, повернувшись, побрел обратно к своей хижине, даже не успев взглянуть на мою любимую и не обменявшись с нею ни словом.

Я повалился на кровать, но и здесь не мог найти себе покоя. Проходили часы, но сон бежал от меня. Уже миновала полночь, когда я услышал легкий стук в дверь и нежный шопот, от которого я весь затрепетал.

Бросившись к двери, я распахнул ее и сжал в объятиях Касси, жену мою…