Белые зубы

В их защиту стоит кое-что пояснить. Между ними ни разу не всплыло слово похищение. Более того, обозначь кто-нибудь так его намерения, Самад пришел бы в изумление и ужас, как лунатик, проснувшийся поутру в хозяйской спальне с кухонным ножом в руке. Он отдавал себе отчет, что еще не поставил в известность Алсану. Что уже забронировал билет на рейс в 3:00. Но ему и в голову не приходило, что эти две вещи имеют хоть какое-то отношение, хоть малейшее касательство к похищению. Вот почему он был удивлен, когда 31 октября в два часа ночи застал Алсану на кухне, скорчившуюся над столом и плачущую навзрыд. Ему и в голову не пришло: «Она узнала, что я собираюсь увезти Маджида» (в итоге был окончательно и бесповоротно выбран Маджид), – ведь не усатым же злодеем из викторианского детективного романа он был, он не подозревал в себе преступного замысла. Скорее мелькнула мысль: «Она знает про Поппи», – и, как инстинктивно поступают в подобной ситуации все неверные мужья, он решил, что лучшая защита – нападение.

– Вот, значит, как меня встречают дома? – Грох сумкой об пол для пущего эффекта. – Я всю ночь провел в этом адовом ресторане, а дома ты со своими мелодрамами?

Алсану сотрясало от рыданий. Из-под приятного жирка, колыхавшегося в распахнувшемся сари, доносилось странное бульканье; жена замахала на Самада руками и зажала ладонями уши.

– Оно того стоит? – спросил Самад, стараясь скрыть страх (непонятно, как себя вести: он ожидал вспышки ярости, но никак не слез). – Прошу тебя, Алсана, не нужно так убиваться.

Она снова на него замахала, словно хотела отделаться, а потом немного подалась назад, и Самад увидел, что непонятное бульканье исторгала не она, а какой-то приборчик, на который она навалилась. Это был радиоприемник.

– Какого…

Алсана оторвала от себя приемник и выдвинула его на середину стола. Жестами показала: включи. Кухоньку облетели четыре знакомых сигнала – позывные, сопровождающие англичанина в любом уголке захваченной земли, потом голос на безупречном английском сказал:

Всемирная служба информации Би-би-си, 3 часа пополуночи. Миссис Индира Ганди, премьер-министр Индии, была застрелена сегодня охранниками-сикхами в саду своего дома в Нью-Дели в знак открытого восстания. Вне всякого сомнения, ее убийство стало местью за операцию «Голубая звезда» в июне нынешнего года, в ходе которой была разрушена одна из главных святынь сикхов в городе Амритсаре. Сикхи, которые сочли это посягательством на свою культуру…

– Довольно, – сказал Самад и выключил радио. – Все равно от нее не было толку. Все они там такие. Какая разница, что происходит в Индии, этой помойной яме. Дорогая… – Прежде чем это сказать, он подумал, отчего он сегодня такой жестокий. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Интересно, а по мне ты бы тоже так убивалась? Куда там, тебе дороже какая-то политиканка, совершенно тебе незнакомая. Ты являешь собой наглядный пример невежества масс. Тебе это известно, Алси? – Он взял ее за подбородок и говорил, как с ребенком. – Плачешь о богатых и власть имущих, которые на тебя плевать хотели. Эдак ты через неделю поднимешь рев, что принцесса Диана сломала ноготь.

Алсана скопила слюну и смачно плюнула в Самада.

– Бхайнчут! Я не ее оплакиваю, идиот, а своих друзей. Теперь польются реки крови – и в Индии, и в Бангладеш. Пойдут погромы – с оружием, резней. Начнутся публичные казни, как раньше. Все будет как на Махшаре[51] в Судный день – улицы наполнятся телами, Самад. И ты, и я это знаем. И в Дели, как всегда, будет страшнее всего. А у меня там кое-кто из родни, друзья, прежние возлюбленные.

И тут Самад ее ударил – и потому, что она помянула своих бывших, и потому, что вот уже много лет никто не называл его бхайнчут (дословно: тот, кто, попросту говоря, спит со своими сестрами).

Алсана схватилась за щеку и спокойно сказала:

– Я плачу от жалости к тем беднягам и от радости за своих сыновей! Пусть их отец равнодушный тиран, зато они не умрут на улице, словно крысы.

Все шло по старому сценарию: те же соперники, тот же ринг, те же разборки и хуки правой. Без перчаток. Звук колокола. Самад выходит из своего угла.

– Их ожидает худшее: жизнь в духовно обанкротившейся стране с матерью-психопаткой. Совершенно чокнутой. Сплошные тараканы в голове. Посмотри на себя, во что ты превратилась! Смотри, как ты разжирела! – Он ущипнул ее и быстро отдернул руку, словно боясь заразиться. – Во что ты одета? Кроссовки и сари? А это что такое?

Речь шла об одном из Клариных африканских шарфов; этим длинным куском красивой оранжевой ткани Алсана обматывала свою пышную гриву. Самад стащил шарф и швырнул в угол, волосы Алсаны рассыпались по плечам.

– Ты забыла, кто ты и откуда. Мы не вернемся домой, потому что мне стыдно будет показать тебя родне. И зачем в Бенгал за женой ездил, – скажут они. – Пошел бы просто в Путни.