Белые зубы

– Чищу, – заметно дрожа, буркнул Самад и достал карабин изо рта.

– Так принято, – объяснил Арчи, – у них в Бенгалии.

Войны, ожидаемой дюжиной мужчин, войны, которую Самад хотел, как сувенир молодости, засолить в банку для внуков, в большом старом доме на холме не оказалось. В полной мере соответствующий своему прозвищу, доктор Болен сидел в кресле перед горящим камином. Болен. Закутан в плед. Бледен. Чрезвычайно худ. Одет не в форму, а белую рубашку-апаш и темные брюки. Лет двадцати пяти, не больше. Когда они ввалились с винтовками наизготове, он не вздрогнул и не отказал протеста. Как будто бы они негалантно, без приглашения, ввалились с оружием на уютную французскую ферму и плюхнулись за стол. Все помещение освещалось газовыми лампами в крошечных женственных оправах, танцующие на стене отблески высвечивали восемь полотен, изображающих единую картину какого-то болгарского местечка. На пятой из них в рыжеватом пятнышке на горизонте Самад узнал свою церковь. Картины были с равными промежутками расставлены по всей комнате, образуя панораму. Девятое полотно – современная пастораль – стояло без рамы на мольберте немного ближе к огню, на нем еще не высохли краски. На художника смотрело двенадцать ружей. И когда доктор-художник обернулся, по его лицу катились кровавые слезы.

Самад выступил вперед. Он только что держал во рту оружие, и это придавало ему смелости. Он употребил лошадиную дозу морфия, провалился в морфиновую пропасть – и выжил. Сильнее всего, думал Самад, приближаясь к доктору, человек бывает по ту сторону отчаяния.

– Вы доктор Перрет? – От его англизированного произношения француз поморщился, и по его щекам заструились новые красные слезы. Самад не сводил с него пистолета.

– Да, я это он.

– Что это? Что с вашими глазами? – просил Самад.

– Диабетическая ретинопатия, мсье.

– Что? – Самад не собирался тратить момент своей славы на негероические медицинские прения.

– Это значит, что когда я не получаю инсулин, я источаю кровь, мой друг. Через глаза. Это нисколько не мешает, – он обвел рукой картины, – моему увлечению. Их должно было быть десять. Вид на 180 градусов. Но, кажется, вы пришли мне помешать. – Вздохнув, он поднялся. – Итак, вы хотите меня убить, мой друг?

– Я вам не друг.

– Я об этом и не говорю. Вы намерены меня убить? Простите, но я вынужден заметить, что вы еще малы и муху раздавить. – Он оглядел его форму. – Mon Dieu, вы слишком молоды, чтобы так преуспеть в жизни, капитан. – Самад краем глаза перехватил испуганный взгляд Арчи и поежился. Затем, незаметно расставив ноги пошире, выпрямил спину.

– Простите, если я кажусь вам назойливым, но… вы все же намерены меня убить?

Самад твердой рукой направлял на него дуло. Он мог его убить, убить совершенно хладнокровно. Не прибегая к покрову темноты или попущениям военного времени. Он мог его убить, и оба это знали. Увидев выражение индийских глаз, русский бросился вперед.

– Извините, капитан.

Самад по-прежнему молча смотрел на доктора, и русскому пришлось стать между ними.

– Мы не собираемся этого делать, – обратился он к доктору Болену. – У нас есть приказ доставить вас в Польшу.

– А там меня убьют?

– Это будут решать соответствующие власти.

Доктор наклонил голову вбок и прищурился.

– Именно это… именно это человек и хочет услышать. Забавно, но человеку очень необходимо это услышать. Всего лишь простая вежливость напоследок. Все равно, умрет он или его пощадят.

– Это будут решать соответствующие власти, – повторил русский.

Самад зашел за спину доктора и, приставив дуло к его затылку, сказал:

– Идите.

– Решат соответствующие власти… Какое цивилизованное у нас мирное время, – заметил доктор Болен, под дулами двенадцати винтовок выходя из дома.

* * *

Некоторое время спустя отряд оставил закованного в наручники доктора Болена в джипе у подножия холма и перемесился в корчму.

– Вы играете в покер? – спросил, войдя внутрь, у Самада и Арчи радостный Николай.

– Я играю во что угодно, – ответил Арчи.

– Лучше поставить вопрос так, – Самад криво улыбнулся и сел за стол, – хорошо ли я играю?

– И как, хорошо, капитан Икбал?

– Мастерски, – сказал Самад, беря свои карты и раскрывая их одной рукой.

– Что ж, – Николай подлил всем самбуки, – раз наш друг Икбал так уверен в себе, начнем по маленькой. Скажем, с сигарет, а там посмотрим, к чему нас это приведет.

Сигареты привели их к медалям, которые сменились винтовками, затем радиоприемниками, под конец дело дошло до джипов. К полуночи Самад выиграл три джипа, семь винтовок, четырнадцать медалей, кусок земли вокруг дома Гозановой сестры и расписку на четырех лошадей, трех цыплят и утку.

– Мой друг, – теплая доброжелательность Николая Песоцкого сменилась серьезной озабоченностью. – Вы должны дать нам возможность отыграться. Мы не можем смириться с таким положением дел.

– Отдайте мне доктора, – сказал Самад, избегая глаз пьяного Арчибальда Джонса, сидящего с раскрытым ртом в кресле напротив. – В обмен на весь мой выигрыш.

– Господи, но зачем? – откинулся на спинку кресла пораженный Николай. – Какая с него польза…