Белые зубы

Ненависть к себе обычно переносится на первого встречного. Но особенно досадно Самаду было увидеть в тот момент Арчи, глядящего на него с нежным участием, со смесью страха и раздражения, проступивших на обычно бесформенном, неспособным к выражению чувств лице.

– Не называй меня Сэмом! – рявкнул он так, что Арчи не узнал его голоса. – Я тебе не твои английские дружки-приятели. Меня зовут Самад Миа Икбал. Не Сэм. Не Сэмми. И не – Аллах сохрани! – Самуил. Мое имя Самад. Арчи повесил голову.

– Ну ладно, – сказал Самад, внезапно подобрев и решив не устраивать душещипательных сцен, – я рад, что ты здесь, потому что я хотел тебе сказать, я не достоин этого мундира, лейтенант Джонс. У меня, как ты сам заметил, даже лица нет. Я совершенно не достоин этого мундира.

Он было вскочил, но тут же снова плюхнулся обратно на валун.

– Вставай, – сквозь зубы прошипел Арчи. – Вставай. Да что такое с тобой?

– Правда, я совершенно не гожусь для этого мундира. Но я тут подумал, – сказал Самад, здоровой рукой берясь за карабин.

– Убери эту штуку.

– И понял, что я в полнейшей заднице, лейтенант Джонс. У меня нет будущего. Понимаю, для тебя это, возможно, окажется сюрпризом – боюсь, моя верхняя губа немного дрожит, – но факт остается фактом. Я вижу только…

– Убери это.

– Черноту. Я калека, Джонс. – Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, а пистолет в руке отплясывал веселый танец. – И вера моя увечная, ты это понимаешь? Я ни на что не гожусь, даже Аллаху, милостивому и милосердному. Что мне делать, когда война закончится, а она уже закончилась, – что мне делать? Вернуться в Бенгалию? В Дели? Кому там нужен этакий англичанин? Или в Англию? А там кому нужен этакий индус? Нам обещали свободу в обмен на нас, на людей. Но это дьявольская сделка. Что же делать? Остаться здесь? Податься куда-нибудь еще? В какой лаборатории нужен однорукий? На что я годен?

– Послушай, Сэм… не корчи из себя дурака.

– Вот как? Так вот как оно бывает, друг? – Самад встал, но споткнулся о камень и повалился на Арчи. – Однажды я произвел тебя из рядового Засранца в лейтенанты британской армии – и вот твоя благодарность? Где ты в час моего отчаяния? Гозан! – закричал он толстяку корчмарю, который, обливаясь потом, взбирался по ухабам почти за самой их спиной. – Гозан – мой друг мусульманин – во имя Аллаха, это правда?

– Заткнись, – взвился Арчи. – Хочешь, чтобы все тебя услышали? Опусти его вниз.

Карабин Самада выстрелил в темноту и лег на плечи Арчи, стиснув их головы тягостным общим объятием.

– Кому я нужен, Джонс? Нажми я сейчас курок, что после меня останется? Индус, перебежчик на сторону англичан, с вязанкой хвороста вместо руки и без медалей, которые можно было бы отправить родным вместе с телом. – Он наконец отпустил Арчи, но тут же вцепился в свой воротник.

– Ради бога, лучше эти, – бросил ему Арчи воротнички, достав из-за лацкана три штуки. – У меня есть про запас.

– Да ерунда все это! Ты понимаешь, что мы дезертиры? Фактически дезертиры? Отойди на минутку, мой друг, и посмотри на нас. Наш капитан убит. Мы в его форме командуем офицерами, людьми высшего, чем мы, звания, и каким образом? Обманом. Конечно, мы дезертиры.

– Война закончилась! И потом, мы же пытались связаться с остальными.

– Неужели? Арчи, друг мой, неужели? Действительно? Или же мы все-таки мозолили задницы, как дезертиры, да отсиживались в церкви, в то время как мир прямо над нашим ухом разваливался на куски и люди гибли на полях сражений?

Арчи попытался отнять у него карабин, завязалась драка, Самад лягался с нешуточной силой. Из-за угла, шатаясь, выворачивала остальная шантрапа, огромная, серая в полумраке, масса, и горланила песню «Лидочка-наколочка».

– Да умерь ты свою глотку. Успокойся, – отпустил он Самада.

– Мы самозванцы, ряженые в чужом платье. Разве мы выполнили свой долг, Арчибальд? А? По всей совести? Это я тебя втянул, прости, Арчибальд. На самом деле это была моя судьба. Давным-давно предначертанная.

Эх, Лидочка-наколочка, ну, дай же поглядеть!

Самад рассеянно вставил пистолет в рот и взвел курок.

– Ик-Балл, послушай меня, – сказал Арчи. – Когда мы ехали в танке с капитаном, Роем и остальными.

Как выставка, в наколочках, согласная всегда,

– Ты всегда говорил о том, что надо быть героями и все такое – вроде твоего двоюродного деда, как там его зовут.

Наполеон на заднице, а на груди звезда,

Самад вынул карабин изо рта.

– Панде, – сказал он. – Прапрадед, – и засунул дуло обратно.

– А теперь – прямо здесь – тебе светит шанс. Ты не хотел упустить автобус, вот мы и не упустим, если все правильно сделаем. Хорош уже дурить.

Плывет по жизни Лидия, как лодка по воде,
И синяя колышется волна на животе.

– Товарищ! Ради бога.

Незаметно подрысивший дружелюбный русский в ужасе уставился на Самада, обсасывающего ствол карабина, как леденец.