Белые зубы

Вторая причина его вступления в КЕВИН была глубоко личная. Насилие. Насилие и грабеж. На протяжении восемнадцати лет Мо держал известнейшую в Северном Лондоне мясную халяльную лавку – настолько известную, что позже смог прикупить соседний магазинчик и торговать заодно сладостями. Тогда-то он и стал подвергаться нападениям и поборам не менее трех раз в год, как по расписанию. Да, на теле Мо не видны следы множественных ударов кулаком, отметины от лома, синяки от подлых пинков в пах – ведь крови от них не бывает. На такие пустяки он даже не жаловался – ни жене, ни тем более полиции. Иное дело – серьезные увечья. Мо пять раз пыряли ножом (а!), отрезали подушечки трех пальцев (ой-ей-ей), ломали руки-ноги (оу-у-у-у), поджигали пятки (и-и-и-и), выбивали зубы (кха-тьфу), стреляли из духового ружья в, слава богу, мясистые ягодицы. Ба-бах. А между тем Мо был крупным мужчиной с гонором. От побоев он стал смиренным, научился тщательно взвешивать слова и сутулиться при ходьбе. Он как мог сопротивлялся. Но в одиночку против армии не выступишь. И помощи было ждать неоткуда. В самый первый раз, в январе 1970-го, получив молотком по ребрам, он по наивности написал заявление в местный участок, за что был награжден ночным визитом пятерки полицейских, которые избили его до полусмерти. С тех пор насилие и грабеж стали привычной частью его жизни. Этот невеселый зрелищный спорт происходил на глазах стариков-мусульман и молодых мусульманских мамочек, зашедших за курятиной и в страхе вылетающих из лавки, чтобы не стать следующей мишенью. Насилие и грабеж. Этим занимались все: школьники, заглядывающие к нему за сладостями (именно поэтому Мо впускал пацанов из «Гленард Оук» исключительно поодиночке. Впрочем, это не помогало, и они метелили его по очереди), пьяницы, еле держащиеся на ногах, подростки-головорезы, их родители, обычные фашисты, неонацисты определенного типа, местные команды по бильярду, дартсу, футболу и несметные полчища секретарш в белых юбках и на смертоносных шпильках. У многочисленных этих людей были к нему многочисленные претензии, им не нравилось, что он пакистанец (поди объясни пьяному контролеру, что ты из Бангладеш); что отвел половину своей лавки под торговлю непонятным пакистанским мясом; что он носит челку; любит Элвиса («Под Пресли косишь, а? Пакистанский ты урод!»); курит дорогие сигареты; приехал черт знает откуда («Вали обратно в свою страну! А, ну да, тогда я не смогу оплачивать твои сигареты». Ба-бах) – либо им вообще не нравилось выражение его лица. Однако у них у всех было кое-что общее. Белая кожа. Этот незамысловатый факт послужил пробуждению политической активности Мо больше, чем любые партийные прогнозы, собрания и петиции, вместе взятые. Самому архангелу Джабраилу было бы не под силу вернее погрузить его в глубины религии. Последней каплей, если можно так выразиться, стал для Мо случай, произошедший за месяц до его знакомства с КЕВИНом: прямо на ступеньках в подвал его связали и обчистили трое белых «юнцов», а в довершение подожгли лавку. Благодаря искривленным в двух местах рукам (последствие неоднократных переломов) Мо удалось распутаться. Но он устал жить на грани смерти. Когда КЕВИНцы дали ему брошюру, в которой было сказано, что в мире идет беспрерывная война, он подумал: ни хрена себе! Наконец хоть кто-то говорит на его языке. Добрых восемнадцать лет Мо сражался в этой войне на передовой. И только КЕВИНцы, похоже, понимали, что этого мало. Его дети ни в чем не нуждались, ходили в хорошую школу, занимались теннисом, и кожа у них была светлая, так что никто их и пальцем никогда не тронет. Замечательно. И все-таки кое-чего не хватает. Мо жаждал стрясти некоторые должки. Для себя лично. Пусть брат Ибрагим взойдет на эту сцену и своим безжалостным анализом разотрет в порошок христианскую культуру и западную мораль. Пусть ему объяснят природу этих выродков. Поведают об их истории, политике и коренных понятиях. Расскажут подноготную: искусство, наука, симпатии и антипатии. Но одних слов мало – сколько он их наслушался (Просто напишите заявление… Не могли бы вы нам в точности описать, как выглядел нападавший). Иное дело действие. Ему хотелось узнать, за что ему мотали кишки. А потом пойти и кое с кем сделать то же самое.

– Он выдающийся, да, Миллат? Наша надежда и опора.

– Да, – уныло отозвался Миллат. – Согласен. Хотя, по мне, лучше бы меньше слов да больше дел. Кругом кишмя неверных.

Мо живо кивнул.

– Точно, брат. В этом плане мы с тобой одного поля ягоды. Слышал я, тут есть еще кое-кто, – понизив голос, Мо зашептал Миллату на ухо мокрыми толстыми губами, – и они тоже рвутся в атаку. Хотят действовать без промедления. Брат Хифан говорил со мной насчет тридцать первого декабря. А еще брат Шива и брат Тайрон…

– Да, да, я в курсе. Они – ядро, идейные вдохновители КЕВИНа.