Белые зубы

Дарэм велел Гленарду воспитывать Амброзию в духе англиканской церкви, Гленард предпочел ямайских методистов, но у миссис Брентон, пылкой шотландки, старой девы, сделавшей целью своей жизни ставить заблудших на путь истинный, было свое мнение на этот счет.

– Мы пойдем к Истине, – объявила она, когда пришло воскресенье. Ей не нравилось слово «церковь». – Ты, я и твой маленький, – она постучала пальцем по животу Амброзии, в нескольких дюймах от головы еще не родившейся Гортензии, – мы все услышим слова Иеговы.

(Именно миссис Брентон и привела Боуденов к Свидетелям, или расселитам, или людям Сторожевой Башни, или Обществу брошюр о Библии – их тогда называли разными именами. В начале века в Питтсбурге миссис Брентон встретилась с Чарльзом Тейзом Расселом и была потрясена его знаниями, его преданностью своему делу и его окладистой бородой. Под влиянием Рассела она оставила протестантизм и обратилась в новую веру. Как все новообращенные, она обожала обращать других. В Амброзии и ее будущем ребенке она нашла легкую добычу: им не надо было отказываться от старой веры, чтобы обратиться в новую).

Истина вошла в семью Боуденов зимой 1906 года и перетекла вместе с кровью от Амброзии к Гортензии. Гортензия верила, что, когда ее мать услышала слова Иеговы, в ней самой, еще не родившейся, проснулось сознание. Позже она готова была поклясться на любой Библии, какую перед ней положишь, что каждое слово «Тысячелетней зари» Рассела, который читали Амброзии по вечерам, проникло в ее душу, еще когда она была в животе своей матери. Как иначе можно было объяснить, почему позже, когда она выросла и прочитала все шесть томов, текст показался ей таким знакомым, и почему она могла закрыть страницу и рассказать слово в слово, что там написано? Так что корни Гортензии Боуден надо искать еще до ее рождения. Она все помнит. 14 января 1907-го – день, когда на Ямайке было ужасное землетрясение, – не скрыто от нее, а совершенно ясно существует в ее памяти.

– Я рано отправлюсь искать тебя… Моя душа жаждет тебя, мое тело алчет тебя в голой пустыне, где нет воды, чтобы…

Так пела Амброзия на поздних стадиях беременности, когда ковыляла со своим огромным животом по Кинг-стрит и молила Бога о новом пришествии Христа или о возвращении Чарли Дарэма – только эти двое могли ее спасти, для нее они были так похожи, что практически сливались. Она дошла до середины третьей песни, когда путь ей преградил сэр Эдмунд Флекер Гленард, веселый и раскрасневшийся от выпитого в «Ямайском Клубе» рома. Гортензия помнила, как он закричал «Служанка капитана Дарэма!» и не получил в ответ ничего, кроме удивленного взгляда Амброзии. «Славный денек!» – Амброзия попыталась его обойти, но он снова не пропустил ее.

Ну, малышка, ты по-прежнему хорошая девочка? Я слышал, что миссис Брентон водит тебя в свою церковь. Любопытно, всякие Свидетели… Но готовы ли они принять вашего маленького мулата?

Гортензия прекрасно помнит, как жирная горячая ладонь коснулась ее матери. Она помнит, как со всей силы постаралась отшвырнуть эту лапу.

Не волнуйся, крошка, капитан открыл мне вашу маленькую тайну. Но, видишь ли, Амброзия, за тайны надо платить. Так же как за батат, или красный перец, или табак. Знаешь испанскую церковь Санта-Антония? А внутри не была? Это совсем рядом. Правда, представляет скорее эстетическую, чем религиозную ценность, но там очень красиво. Зайдем всего на пять минут. Нам этого вполне хватит, крошка. Немножко образования тебе не повредит.

В жизни каждая вещь имеет две стороны: внутреннюю и внешнюю. Есть две разных истории. Вокруг Амброзии: мрамор, тишина, алтарь, сияющий золотом, полутьма, свечи, испанские имена, выгравированные на полу, большая мраморная мадонна, стоящая, склонив голову, на высоком постаменте; в неестественной тишине Гленард трогает ее. Но внутри – бешеное сердцебиение, миллионы напряженных мышц, которые всеми силами сопротивляются образованию, которое дает Гленард, сопротивляются липким пальцам, мнущим ее грудь под тонким ситцем, сжимающим ее соски, уже набухшие от молока – молока, которое не предназначено для такого грубого рта. Ей казалось, что она все еще бежит по Кинг-стрит. Но на самом деле она застыла. Окаменела, превратилась в такую же статую, как мадонна.