Белые зубы

Но Айри не застеснялась. Она была в восторге, за эти пять минут Чалфены ее совершенно очаровали. В доме Джонсов никто не отпускал шуток по поводу Дарвина, никто не говорил о себе «безмозглая старушка», никто не предлагал несколько видов чая на выбор, в доме Джонсов было не принято, чтобы дети и родители так свободно разговаривали, как будто связь между этими племенами не была замутнена помехами, будто на пути ее не стояла история.

Джойс, высвободившись из объятий Маркуса, села за круглый стол и пригласила садиться всех остальных.

– Вы выглядите так экзотично. Откуда вы, если не секрет?

– Из Уиллздена, – хором ответили Миллат и Айри.

– Это понятно, а изначально откуда?

– Ах, вы об этом, – отозвался Миллат, изображая акцент «я-вас-не-понимайт», как он его называл. – Вы хотите узнать, откуда я изначально.

– Ну да, изначально, – озадаченно повторила Джойс.

– Из Уайтчепела, – сказал Миллат, доставая сигу. – Ехать на 20-м автобусе и выйти возле Королевской Лондонской больницы.

Чалфены, бродившие по кухне: Маркус, Джош, Бенджамин и Джек – громко рассмеялись. Джойс тоже неуверенно похихикала.

– Потише вы, – пригрозил Миллат. – Не смешно ни хрена.

Но Чалфены не успокоились. Шутки Чалфенов были либо глупыми, либо математическими: что сказал ноль восьмерке? – Классный ремень.

– Ты собираешься курить прямо здесь? – вдруг обеспокоенно спросила Джойс, когда смех стих. – Прямо здесь? Мы не любим запах сигарет. Нам нравится только запах немецкого трубочного табака. И курим мы в комнате Маркуса, потому что Оскар не любит дым. Правда ведь, Оскар?

– Нет, – ответил Оскар – самый младший, похожий на ангелочка, ребенок, на данный момент занятый постройкой из «Лего» огромного города. – Мне все равно.

– Он не любит дым, – повторила Джойс театральным шепотом. – Просто терпеть не может.

– Я… пойду… покурю… в саду, – медленно проговорил Миллат таким тоном, каким разговаривают с душевнобольными и иностранцами. – Скоро… вернусь.

Как только Миллат вышел, а Маркус разлил всем чай, Джойс помолодела на глазах, будто годы слетели с нее, как шелуха. Она перегнулась через стол и, словно школьница, защебетала:

– С ума сойти, он такой красивый. Вылитый Омар Шариф тридцать лет назад. Изящный римский нос… Вы с ним… встречаетесь?

– Оставь ты ее в покое, – посоветовал Маркус. – Она все равно тебе не скажет.

– Нет, – ответила Айри, понимая, что этим людям она готова все-все рассказать. – Не встречаемся.

– И, кстати, родители, наверно, ему уже кого-то выбрали? Директор сказал, что он мусульманин. Ему повезло, что он не родился девочкой. Просто невероятно, что они делают с девочками. Маркус, помнишь, что писали в «Тайм»?

Маркус рылся в холодильнике в поисках тарелки со вчерашней картошкой.

– Угу, помню. Просто невероятно.

– Но знаешь, сколько я видела мусульманских детей, все они были совсем другие. Я много хожу по школам, рассказываю о садоводстве, работаю с детьми разного возраста. И мусульманские детки всегда такие молчаливые, запуганные. Но Миллат! Совсем другой. Такой… классный! Но такие мальчики смотрят только на высоких блондинок. На других эти красавцы даже не глядят. Представляю, каково тебе… Я в твоем возрасте тоже любила хулиганов, но, уж поверь мне, потом понимаешь, что в опасности на самом деле нет ничего привлекательного. Тебе будет гораздо лучше с таким, как Джошуа.

– Мам!

– Он всю неделю только о тебе и говорил.

– Ну мама!

Джойс встретила его возмущение легкой улыбкой.

– Может быть, я с вами слишком откровенна. Не знаю… Мы в ваши годы были решительнее, приходилось быть решительнее, если хочешь удачно выйти замуж. Тогда в университете на двести девчонок было две тысячи юношей! Они боролись за девушек… Но если ты и умная и красивая, ты можешь ломаться до тех пор, пока не выберешь то, что хочешь.

– Да уж, крошка, ты выбирала так выбирала. – Сзади подошел Маркус и поцеловал ее в ухо. – И проявила отличный вкус.

Джойс позволяла себя целовать с видом девчонки, которая потакает капризу младшего брата своей лучшей подруги.

– Но твоей матушке показалось, что я неподходящая партия. Что я слишком умная и не захочу заводить детей.

– Но ты ее переубедила. Эти бедра кого угодно убедят!

– Да, но это потом… А сначала она меня недооценивала. Она думала, что из меня не выйдет настоящего Чалфена.

– Она тебя плохо знала.

– Но мы ее приятно удивили.

– Сколько копуляций было совершено, чтобы порадовать эту женщину!

– И в результате четверо внуков!

Во время этого разговора Айри старалась сосредоточиться на том, как Оскар делает из слона кольцо, запихивая хобот в задний проход. Она еще никогда не подбиралась так близко к этой странной и прекрасной вещи – среднему классу, и сейчас она смущалась – но смущение было на самом деле любопытством и восхищением. Странное и чудесное чувство. Ей казалось, что она старая дева, бредущая по нудистскому пляжу, глядя в песок. Ей казалось, что она Колумб, встретившийся с полуголыми араваками и не знающий, куда девать глаза.