Белые цветы

Миша не пытался казаться кем-то другим и не играл в мачо – он называл меня «зая», признавался в любви по сто раз на дню, говорил, что обожает и я свожу его с ума. Но при этом Миша был сильнее всех «сильных» мужчин вместе взятых, и не казался ни слабым, ни подкаблучником. Он никогда не разбрасывал слова понапрасну, не жаловался, не взваливал на меня свои проблемы. Миша просто делал. Молча. Как сейчас.

Я была восхищена и тем, что он настолько сильный, и тем, с каким олимпийским спокойствием держался – может, ему и было больно, но, как настоящий мужчина, Миша никак этого не показал. Я решила тоже не говорить ничего и не опускаться до: «ты не поранился, дай подую на пальчик». Во-первых, для любого уважающего себя мужчины оскорбительно, если его женщина сюсюкается с ним и относится к нему как мамаша. Во-вторых, для любой уважающей себя женщины оскорбительно, если она сюсюкается со своим мужчиной и относится нему как мамаша. Я уважала и себя, и Мишу. Думаю, и он тоже.

…На шум прибежали перепуганные девушки-официантки. Они тоже растерялись и не знали, что сказать.

– Все в порядке??? Вы не поранились, молодой человек? – наконец спросила одна из них.

Миша и я ответили в унисон:

– Да, у нас все в порядке.

Мы не хотели их внимания.

– Как ваша рука? – девушка уже убирала со стола и протягивала Мише салфетки.

– Все в порядке, я же уже сказал. – Когда надо он умел быть очень жестким.

Мы сидели в кафе и улыбались друг другу. Молчание рядом с ним больше не казалось мне гнетущим – он был одним из немногих людей (если не вообще единственным), с кем мне было хорошо молчать.

Годы спустя я рассказала эту историю Пете – его младшему брату. Тот не захотел признать мужество старшего брата, и в ответ рассказал другую историю. Но она была не о силе духа и тела, а о силе денег.

Суть была в следующем. Петя и компания пили в ресторане. Использовав стакан, его разбивали, бросив на пол. И так было каждый раз, когда звучал новый тост или когда просто выпивали. Это казалось пьяным молодым людям прекрасной забавой. Петя, вероятно, хотел впечатлить меня тем, что он и гулять умеет, и вон как весело проводит время, и денег не считает.

Не знаю, чего ждал Петя, только меня история не впечатлила. Я ответила, что так могу даже я. И не только я, а любой дурак, у которого есть деньги. А ты попробуй не разбить об твердый пол, а раздавить в мягкой ладони. Слабо? То-то же.

Петю я помнила еще подростком. Они жили втроём с Мишей и их бабушкой, Клавдией. Бабушка приходилась матерью их отцу и была довольно предприимчивой – владея двумя квартирами, в одной из них она жила с внуками, а вторую сдавала. А как иначе выживать на нищенские пенсии? Тем более с двумя пацанами, один из которых уже совсем взрослый, а второй подрастает. Не знаю, помогал ли ей их отец, но она справлялась.

Простая, мудрая, с добрыми светлыми глазами под стеклами больших круглых очков, Клавдия сразу приняла меня в семью. Она была полна жизни и сил: крепкое и полное, как могучий дуб, тело, волны коротких седых волосы, кокетливая яркая помада. Я до сих пор не понимаю, как у такой женщины мог вырасти нарко- и алко-зависимый сын и передать это сыновьям – она казалась почти что ангелом во плоти.

С Петей же мы не общались. Никак. Совсем. Иногда мы с Мишей встречали его на улице, тогда старший брат подходил к младшему, они что-то мурчали между собой, и мы шли дальше. Петя казался тихим и замкнутым маленьким мальчиком.

Не знаю, как относилась ко мне бабушка Клава на самом деле, но даже если она и недолюбливала меня – ей хватало мудрости это не показывать. Мишина бабушка делала все, чтобы быть мне другом и в отличие от моей матери – полностью принимала и меня в качестве выбора своего старшего внука, и нас с ним как пару.

В какой-то момент вторая квартира освободилась, и вместо квартирантов туда практически переселились мы с Мишей. Возможно, он долго уговаривал бабушку – мне неизвестно, я никогда не знала через какие сложности Миша проходил на пути к цели, я видела только конечный результат. О преградах на пути он деликатно молчал.

Мы перестали шататься по кафе и стали проводить все больше времени в квартире. Я не отследила, когда это случилось, но я уже давно не видела холодную пустоту в его глазах. Это были те самые голубые ели.

Мы слушали музыку, курили, молчали, говорили, снова молчали, целовались и… всё. Миша не пытался склонить меня к чему-то большему несмотря на то, что мы были одни, в пустой квартире.

Моя мать бы очень удивилась. Ее любимцы – воспитанные мальчики из приличных семей подобной деликатностью не отличались. Каждый пытался получить доступ к телу. Одни использовали уловки и хитрости, другие в наглую распускали руки. И то, и другое было омерзительным и совершенно неприемлемым в моей картине мира. Ровесники и те, кто постарше, девственники и уже испорченные женщинами – все были одинаковыми. Все. Но не Миша. Он вел себя, как джентльмен – максимально вежливый, чуткий и, как ни смешно, целомудренный.