Белые степи

Мархия, попив с хозяйкой дома чай с городскими гостинцами, ушла домой, мол, как там ее дети без нее. Салима же села и стала молча оглядывать дом. Каждая вещь, каждая деталь в нем были дороги, у каждой своя история, свой смысл. Все с любовью обустроено. Она по привычке достала из дорожной сумочки небольшую зеленую книжицу с множеством закладок. Ее Салима купила в магазине при мечети, в ней были основные суры Корана – на арабском, с транскрипцией на башкирском, с переводами и комментариями. Часть из них она давно знала наизусть, а самые длинные читала с него. Ей все это давалось легко, так как с самого детства все эти суры были на слуху – отец, отлично читавший и писавший на арабском, очень хорошо читал эти молитвы.

И потому после смерти свекрови Зухры, заменяя ее, сама стала читать на похоронах и поминках, и просто для успокоения души. Вот и сейчас с дороги стала читать их, вспоминая всех ушедших из жизни и страстно желая здравия живым, благодаря Всевышнего за эту данность, эту жизнь, детей и внуков, благодаря всех, кто окружал ее, за их помощь и внимание и просто за то, что они есть в ее жизни. Ведь отец Ахметша всегда учил быть благодарным всем и за все – никогда не жалеть слов благодарности за любую мелочь и любому человеку. Так она и жила и об этом постоянно говорила своим детям и внукам – никогда не забывайте благодарить, никогда не жадничайте и не держите в кармане просто так это волшебное слово «спасибо».

Затем уставшая с дороги, согретая уютным теплом от печки Салима прилегла на родную постель у стола и задремала. В полусне ей чудились шаги и шушуканье играющих многочисленных внучек, доброе, тихое ворчание и шаркающие шажки свекрови Зухры. Ей казалось, что нужно быстро встать и разогреть завтрак для Ислама, потому как ему нужно срочно на морозе, разогрев горячей водой из чайника мотор, завести мотоцикл и ехать в Ботай проводить уроки. Что надо посмотреть, не собирается ли телиться корова, но, просыпаясь, понимала, что никуда уже не надо торопиться, и ей становилось грустно и одиноко.

На эту так внезапно наступившую тишину в доме неожиданно среагировал зять Нурмухамат, приехавший осенью по делам. Он со смаком попил чай, рассказал городские новости и привычно вышел на крылечко покурить. Выходя мимо него на улицу, Салима вдруг увидела, как судорожно вздрагивают его крутые плечи и он кое-как удерживает всхлипы. Огорошенная, она положила руку на его плечо и осторожно спросила:

– Что случилось, кейэу?

Кое-как успокоившись, сквозь всхлипы он проговорил:

– Сидел, смотрел на это опустевшее крыльцо и подумал: где вся та разношерстная и разноразмерная обувь, через которую раньше здесь трудно было перешагнуть?! – И, уже не скрываясь, в голос разрыдался.

Она села рядом и тоже пустила слезу. Наплакавшись, они тихо стали вспоминать, как каждый год летом здесь все собирались. Как дружно убирали покос и по вечерам после баньки смотрели импровизированные концерты детишек.

Тут, прерывая ее воспоминания, из сенцев раздались чьи-то шаги, в дом вошла задыхающаяся после крутого подъема в гору давняя подруга Фазиля, жена друга Ислама – продавца худайбердинского магазина Сальмана.

– Приехала наконец, я уж заждалась. Внук увидел тебя идущей с автобуса. Я не выдержала, хоть и под вечер решила прийти и узнать, что решила-то? – раздеваясь и развешивая пальто и шаль, слеповато щурясь, скрывая волнение, проговорила Фазиля.

– Садись, чаю попьем.

Они подружились как молодые снохи, приехавшие из чужих деревень, дружили и их мужья. Все дети были ровесниками, общие заботы, общие беды и радости. Страдалицы жены послевоенных лет и молча, и с боем переносившие разгульную жизнь своих мужей, и битые, и любимые ими, гордо отстаивавшие свое право на счастливую жизнь в своей семье.

– Да-а, трудно на что-то решиться… Все думаю, все взвешиваю. Оставаться здесь, конечно, осталась бы. Все здесь родное, все привычное: вы, соседи, родные, односельчане. И могила его здесь. Как все это бросить?! Но дети устали ездить, помогать. Сколько бензина жгут каждый раз, машины свои бьют на нашем бездорожье. Да и сама измучилась – годы дают свое знать, все труднее с хозяйством справляться.

– Я вот, грешная, иногда что думаю: были бы твои дети, как мои, неучи, жили бы здесь, никуда бы не уезжали. И ты б никуда не дергалась. Но с другой стороны, что мои бедолаги здесь хорошего видят? Не-е-т уж, пусть твои лучше живут в своих городах.

– Что ты, конечно. Он же все сделал, чтоб дети выучились. Сама же знаешь, сколько он зарабатывал как учитель. И все жилы рвал, подрабатывал, тебе ли об этом рассказывать? – И они опять ушли в воспоминания, то смеялись, то плакали.

Тогда, в далекой молодости, через год после переезда из Худайбердино в Ботай, на ноябрьские праздники муж Фазили забрал их на лошади к себе в гости. Стояла снежная осень. Только выпал снег, деревья вдоль санной дороги стояли в красивом снежном уборе. Пушистые, еще не тронутые морозами и не приглаженные вьюгами сугробы мягко обрисовывали все бугорки, пенечки и впадины на пригорках и полянах.