Белые пятна

— Жили мы с бабушкой не роскошно, — у меня даже костюма хорошего не было. А идти на это… торжество… ну, просто необходимо — Светланка настаивала и сердилась. И вышел у нас с ней горячий спор. Я говорю: «Ланочка, разреши придти на вечер, как есть». Она оглядела меня с ног до головы, презрительно фыркнула и говорит: «Ни в коем случае, Виктор! На вечере у меня (заметьте, она сказала: «у меня», хотя этот вечер наполовину принадлежал отцу!) знаменитостей будет пол-Москвы. Как я представлю тебя, моего жениха, в таком наряде!» А «наряд» на мне действительно был неважный — какие-то спортивные брюки и курточка с испорченной молнией. Однако не сдаюсь: «Встречают, — говорю, — по одежке, а провожают…» Но Светланка и говорить не дала: «Старо, — говорит. — Доставай костюм — и все!» Тут я рассвирепел и, пробормотав что-то бранное, выбежал вон. Что делать — настроение аховое! У Светланки собирается «цвет столицы», а я сижу на бульваре один как перст и глотаю дым дешевых папирос. Тут какой-то тип подсел ко мне: видно, почуял друга по несчастью и поллитровку вытаскивает. Выпили мы. Потом очутились в какой-то забегаловке. Набрался я основательно. С непривычки водка ударила в голову. А там как гвоздь, мысль о Светланке сидит, о вечере. Не выдержало сердце — сел в трамвай и поехал к ней. А в гостиной — пир горой, музыка играет, танцуют элегантные парочки. Смело вошел и говорю: «Светлана Витальевна, поздравляю тебя со днем рождения!» — и сую ей купленный по дороге букет георгин. Она смерила меня отчужденным взглядом, бросила букетик на диван и продолжает танцевать с каким-то белобрысым пижоном. Гости смотрят на меня, улыбаются. А я стою среди танцующих и шатаюсь от злости и пьяного угара. Тут подлетает ко мне этот самый пижон, теснит меня к выходу и шепчет: «Убирайся отсюда, шпана! Здесь тебе не место». Опять не выдержало сердце: развернулся я и изо всей силы как стукну его по наглой физиономии — парень упал и встать не может. Поднялся невообразимый гвалт. Меня вытолкали на улицу и сдали милиционеру. Через несколько дней упекли вашего покорного слугу на три года по семьдесят четвертой статье. Вот, собственно, и все… Я почти два года работал в лагерях, потом меня отправили в Казань, что-то зачли и выпустили досрочно. Ваш вербовщик попался мне на вокзале. А главное — очень не хотелось домой, к родным. Они мне не писали… а бабушка умерла. В тайгу ехали многие… Я счел это разумным и… все.

— Хм-м! Что действительно — то и разумно. Не так ли?

— Не согласен. Поступки всегда действительны, они совершились, но разумны ли они с точки зрения нашей этики? Ведь я просто…

— Не понимаю! Ваш поступок не понимаю. Решиться на хулиганство, почти убийство — значит быть морально подготовленным к нему, — жестко произнес Лукьянов.

— Да, — покорно согласился Виктор, — я был подготовлен.

— Какая чушь! Кем? Где? В университете?

— Нет, конечно, нет. Это сделало окружение: профессор Лалош, Светлана, а больше всего, конечно, сам виноват. Профессор (он преподавал всеобщую историю) буквально-таки заставил меня уйти с энергетического…

Лукьянов резко подался в сторону Разумова.

— Вы окончили два факультета?

— Не совсем. На энергетическом мне нужно было пробыть еще один год. Так вот, Виталий Кириллович…

— Тьфу, пропасть! Нельзя же так, Разумов. Вы говорите так, словно я лично знаком с этим Лалошем, вашей Светланкой, родными в Москве. Или рассказывайте по-русски, понятно, или… убирайтесь к черту!

Лукьянов взволнованно прошелся по палатке. Виктор теперь и сам поразился бессвязности собственного рассказа и виновато заморгал глазами. На его лице появилось такое простодушное раскаяние, что Лукьянов пожалел его и воскликнул:

— Вы заинтересовали меня страшно, хочу подробно знать… все знать. Сейчас ровно восемь. Я приготовлю чай с вареньем. Понимаете? Хочу вас задобрить, — уже смеясь, добавил он.

Улучив минуту, Виктор напомнил Лукьянову о поручении товарищей. Лукьянов обещал с утра выделить трех человек на постройку столовой, крыша и стены которой будут брезентовые. Согласился он и с назначением Курбатова артельщиком. Разливая чай, Лукьянов неожиданно заявил:

— У меня нет десятников. Обещали прислать с рудников и, видимо, забыли. Я уже подумываю — не назначить ли вас? А то у нас эти дни такая неразбериха… ее надо ликвидировать. Но об этом потом. Утром пошлите ко мне артельщика. А сейчас пейте чай и не спешите к себе — не пущу. У вас интересная история.

2

Хороши таежные майские сумерки. За перевалом спряталось солнце, по небу плывут легкие тучки; они полыхают густым, оранжевым пламенем, меркнут постепенно, становятся розоватыми, потом нежно-белыми и пухлыми, точно взбитые ворохи хлопка. Острый конус скалистого гольца разрезал дальний горизонт ущелья, и провалы дремотно темнеют. Тихо.