Что коллектив не однороден и что он еще фактически не сформировался — отлично понимал Андрей Ганин, единственный коммунист в экспедиции и очень молодой человек. Он недавно окончил институт и, говоря «кадры», думал о людях, которыми он, Андрей Ганин, обязан ежедневно и очень разумно распоряжаться, направлять их труд. Не зная всех тонкостей работы начальника отдела кадров, Ганин завел для себя список рабочих экспедиции, разграфив его лишь на три колонки: о фамилии, возрасте и о том, где теперешний разведчик работал до приезда на Север.
Закончив описок на Лиде Винокуровой, Ганин прочитал его дважды, подумал и удовлетворенно заключил: «Симпатичный народ! Молодые, а все работали на стройках. И в первую и во вторую пятилетку. Пока я учился — они создавали фундамент социализма».
Правда, десятка два фамилий, в том числе Разумова, Чернова и Сергея Сизых, заставили молодого геолога сделать еще одну колонку, озаглавленную «особые отметки», но все же Ганин остался доволен. «Бывалые люди, мастера», — окончательно решил он, думая о Мосалеве, по мнению Ганина, побывавшем всюду, о других отпальщиках, забойщиках, плотниках и землекопах, чьи профессии неразрывно связаны с началом изысканий, первым котлованом и прочной бутовой кладкой фундамента.
Костя Мосалев любил изыскания и считал себя потомком смельчаков-первооткрывателей. Очутившись в глухом необжитом углу, он внимательно ко всему присматривался, все примечал и оценивал, размышляя о тех, кто первыми пересекли великую сибирскую равнину, прельстились вольным краем в междуречье и срубили первые острожки — маленькие деревянные крепостцы на берегах прозрачной порожистой Ангары и мутной неторопливой Лены. Мосалев много читал, всем интересовался, имел богатое воображение, был любознателен и добр, открыт всему хорошему и честному.
По совету Ганина, Мосалев созвал вечером собрание бригады и пересказал лекцию о задачах изыскательской партии, которую тот прочитал, как только поставили огромную палатку — столовую.
Курбатов собрания не созывал и утром, быстро покончив с завтраком, сказал разведчикам:
— Разносолы да разговоры не затевайте. Пора на работу.
Пока он свертывал цигарку, ребята управились с чаем и высыпали из столовой.
— Пошли, пошли! — торопил их Курбатов и без отдыха провел свою бригаду через перевал. — Расходись по местам, там покурите. А тебе, Девяткин, чай пить по семи-то кружек не советую — заморишься скоро. — Помедлив, он добавил для всех: — Ганин да Лукьянов велели аккуратнее шурфовать. Коль видишь, что коренную на дне шурфа заилить может — ломом отколи кусок-другой и положи породу где повиднее. Да что я учу ученых? Валяйте с богом!
Разумов весь вечер просидел с Настей да с Курбатовым и тоже собрания не созывал. Утром его окружили разведчики.
— Ребята, меня назначили к вам десятником. Если с утра меня нет на шурфах — значит я на просеке. Вы работайте без меня, я потом проверю. Товарищ Дронов, веди людей на рубку, будешь за старшего. Ну ступайте. Я куртку забыл, догоню вас… — Он вернулся в палатку. В широкий карман куртки Настя уже положила завтрак.
При всех своих недостатках и неопределившемся характере Виктор имел одно несомненное достоинство — трудолюбие. Может быть, эту особенность он унаследовал от деда и отца — людей приметных, но очень не похожих друг на друга.
Виктор не знал своего дедушку, но о нем много ему рассказывали, и образ деда запечатлелся в сознании внука так, словно он знавал его лично. Дедушка, Степан Артемьевич Разумов, в свое время был известным художником-портретистом; он вышел в люди благодаря собственному таланту, страстной энергии и предприимчивости.
В Москве между Даниловским рынком и Донским монастырем пролегают улицы, застроенные добротными двухэтажными деревянными домами с уютными балконами и крохотными, аккуратно вымощенными двориками. Один из таких домов и был поставлен Степаном Артемьевичем. Удобные трехкомнатные квартирки с небольшими прихожими и кухнями походили одна на другую. Лишь одна квартира в первом этаже отличалась от других — в ней жила семья основателя дома Степана Разумова.
Дом этот благополучно стоит и поныне, заселенный сыновьями и внуками Степана Артемьевича и Татьяны Глебовны Разумовых. В гостиной первого этажа до сих пор любуются семейной реликвией — большим портретом Татьяны Глебовны, написанным самим Степаном Артемьевичем.
Похоронив отца, старший сын, Степан Степанович, выполняя волю покойного, поселился в квартире главы семьи. За год до этого он женился на двоюродной сестре своего друга Лалоша: в большую семью Разумовых вошла семнадцатилетняя Наталья Кузьминична. В год смерти художника Наталья Кузьминична родила мальчика: численное равновесие в семье восстановилось. У Татьяны Глебовны появился первый внук — Витенька. Тот самый высокий и статный Витька Разумов, что через двадцать шесть лет был назначен горным десятником дальней северной экспедиции.