Белеет парус одинокий. Тетралогия

На этот раз они из предосторожности вышли не через ход «ежики», который был уже известен врагам, а через другой, дальний ход «утка», о существовании которого вряд ли кто-нибудь мог даже догадываться.

Этот ход «утка» находился довольно далеко от лагеря. Для того чтобы добраться до него по малознакомым подземным лабиринтам, требовалось не менее двух часов.

Они взяли с собой три фонаря. Впереди с фонарем шел Черноиваненко, за Черноиваненко без фонаря — Святослав. За Святославом — Леня Цимбал. За Леней Цимбалом — Серафим Туляков с фонарем. А за Серафимом Туляковым — Раиса Львовна, которая должна была проводить их до хода «утка», выпустить наверх, а потом заложить ход камнями и охранять его вплоть до их возвращения.

На этот раз пришлось действовать средь бела дня. Впрочем, может быть, именно это и помогло операции. В самом деле, кому могло прийти в голову, что Черноиваненко появится на поверхности днем, в самом центре района, занятого неприятелем? Это была неслыханная дерзость.

Но этого мало. По приказу Черноиваненко группа вышла с винтовками на ремнях и с подсумками наружу. Это могло показаться безумием, но Черноиваненко хорошо знал, что он делает. Бывают случаи, когда всего выгоднее и безопаснее идти напролом. Это был как раз такой случай. Румынские войска только что заняли район и не могли еще знать в лицо всех жителей, хотя бы приблизительно. Они еще не были знакомы со всеми местными «полицаями». Для них каждый встречный человек в гражданской или полувоенной одежде с винтовкой за плечом мог быть только «полицаем». Черноиваненко велел каждому надеть на левый рукав белую повязку.

Группа Черноиваненко рассчитывала выйти на поверхность в темноте, перед рассветом. Но слишком долго пришлось пробираться к новому ходу «утка». Когда подпольщики, получив от Черноиваненко подробные инструкции, наконец вышли из хода «утка» на поверхность, солнце только что взошло.

Был мороз, градусов двадцать, а то и больше. Для юга это неслыханный, почти полярный холод.

Ход «утка» выходил на поверхность из горы в глухом уединенном месте над хаджибеевской дорогой между парком и селом Куяльник. Вокруг на горе были обнесенные низкими каменными заборами огороды, узкие, заваленные сугробами балочки, какие-то полуразвалившиеся ракушниковые сараи. Внизу тянулась хаджибеевская дорога, пустынная в этот ранний час, а за нею, насколько хватал глаз, ослепительно блестела снежная степь с синими засахаренными зеркалами лимана.

Над самым горизонтом сияло три дымных малиновых солнца — одно настоящее и по бокам два ложных. Этот феномен, говоривший о небывалом морозе, был так красив и фантастичен, что подпольщики невольно залюбовались таинственным небесным зрелищем. Все почувствовали в нем таинственное предзнаменование. Впрочем, ложные солнца скоро поплыли, растаяли, исчезли, и на небе осталось только одно солнце — настоящее.

Группа Черноиваненко поодиночке разошлась в разные стороны в соответствии с ранее намеченным планом. Приблизительно часа через три-четыре все должны были сойтись на этом же месте, после того как побывают в Куяльнике, Нерубайском, на Усатовых хуторах, в Хаджибеевском парке, чтобы всюду, где только возможно, наклеить листовки и сводку Совинформбюро.

Каждый в совершенстве знал местность; ни для кого не составляло труда выбрать самое выгодное направление и самые удобные, безопасные тропинки.

Холод вполне содействовал предприятию. Жители не выходили из хат, а румынские патрули и местные полицаи предпочитали отсиживаться во дворах, греясь возле кизяковых костров.

В открытом поле, на огородах, на задах деревенских усадеб, даже на улицах было безлюдно.

Черноиваненко выбрал себе Усатовы хутора. Маленький, весь покрытый инеем, с винтовкой за плечом, с повязкой на рукаве, он неторопливо ковылял по глубокому снегу, засунув руки в рукава и изредка притопывая ногами — ни дать ни взять незадачливый деревенский полицай, с величайшей неохотой совершающий свой обход.

Черноиваненко появлялся то здесь, то там, шатался по огородам, обходил клуни, иногда даже заглядывал в окна хат. И всюду, где он проходил, на стенах, на ракушниковых заборах, а то и просто на снегу возле дороги оказывалась листовка или сводка.

Он шел так просто и так беспечно, как будто на нем была шапка-невидимка. Какого же нечеловеческого душевного напряжения стоила ему эта кажущаяся легкость, с которой он шел по своему родному району, захваченному врагами! Смерть шла за ним по пятам, смотрела на него из-за каждого угла и каждый миг готова была броситься на него и уничтожить.

Но пока он не налепил самым аккуратным образом на чью-то клуню последнюю сводку, он не повернул домой. Даже тогда, когда у него не осталось ни одного листка и он уже выбросил в сугроб жестянку с клейстером, он еще раза два прошелся по улице Усатовых хуторов, постоял возле церкви над телом убитого старика, мысленно снял перед ним шапку, дошел до кладбища и посмотрел издали на выгон, где, заметенная сугробом, косо стояла их антенна, похожая на куст прошлогодних будяков.