Галя объяснила, что умеет штопать, причём совсем неплохо. Через пятнадцать минут дырочка и правда была залатана идеально.
– Ого, ты что, и шить умеешь? У меня есть машинка, кстати.
Галины глаза загорелись. Они прошли в комнату Снежаны, где стояла новенькая швейная машинка «Зингер».
– Я хотела научиться, но поняла, что это не моё. Даже ткань купила, надеялась сарафан себе сшить. Вот.
Она открыла ящик и вытянула струящийся шёлк нежного бирюзового цвета.
– Красота какая, – прошептала Галя. – Я могу сшить, если хочешь.
Снежана недоверчиво посмотрела на Галю. Вдруг она испортит этот дивный шёлк, купленный по невероятному везению в аутлете брендовых тканей?
– Не испорчу. Есть сантиметр? Сниму мерки. – Галя, дорвавшись до любимой швейной работы, не могла сдержаться. – Сметаю дома, могу дошить у тебя, там у меня нет машинки.
– И сколько возьмёшь за пошив сарафана?
Галя пожала плечами. Да она вообще бесплатно была готова, шитьё – это же сплошное удовольствие.
– 100 евро подойдёт?
Галя быстро закивала.
25
Зайдя в дом, Галя сразу поняла – что-то произошло. В коридоре стояли Ребекка и здоровая баба, загораживающая своими плечами дверной проём. На полу сидела молдаванка Зина. Галя не сразу её узнала – растрёпанную, с красными глазами и застывшим ужасом на лице. Рядом стояла её дочка. Одной рукой она крепко держалась за маму, а та за неё, вторую девочкину руку держала Ребекка. Незнакомая женщина пыталась разжать руку молдаванки и освободить девочку, которая беспрестанно хлюпала носом и причитала на русском: «Мамочка, я никуда не уйду».
– Ну же, – приговаривала здоровая баба, – это временно, ты оправишься, найдёшь работу, и дело пересмотрят. А сейчас так будет лучше.
Руку наконец удалось освободить, Ребекка быстро встала между мамой и дочкой, а незнакомка так же быстро увела девочку. Девочка пронзительно завизжала, но её быстро вывели из дома. Зина ринулась за ней, но её удержали Ребекка и хозяйка Моника.
Зина рухнула на пол, закрыла руками лицо и начала качаться из стороны в сторону. Раздался тихий жалобный вой.
Всё это время Галя стояла в коридоре и смотрела на эту сцену полными ужаса глазами. Вот он, её сон наяву.
Ребёнка уводят. Мать остаётся одна.
Галя почувствовала привычное оцепенение. Словно ты мышка или белка какая и тебя гипнотизирует огромный удав. Он нагоняет на тебя страх, и ты не можешь двигаться. В голове кто-то шепчет: «опасность», но ноги не идут. Кажется, что, если сдвинешься с места, тебя сразу же проглотят. Ты исчезнешь.
Прямо сейчас она чувствовала себя, как тогда.
Жертва.
Это слово для неё не просто слово, это то состояние, в котором она жила последние семь лет.
Галя так крепко обнимала Беатриче, что та еле слышно произнесла: «Мамочка, отпусти».
Ночью Галя не спала ни секунды. Плакать не могла, казалось, все слёзы давно выплаканы. В груди засел и не отпускал дикий животный страх. Он сжимал и разжимал щупальца, растягиваясь по всему телу. Перед глазами мелькало застывшее от ужаса лицо Зины.
Галя встала с кровати, отодвинула занавеску и села на колени у окна. Она шептала знакомые ей молитвы, и этот шёпот постепенно убаюкивал, погружал в медитативное состояние. Постепенно Галя полностью потеряла физическое ощущение себя как части этой комнаты. Она стояла в каком-то тёмном месте, вокруг доносились обрывки слов, раздавалось многоголосие незнакомых ей молитв. Она произносила всё то, что шептали Они.
Слова казались ей новыми, но, произнося каждое из них по нескольку раз, она вспомнила, что уже слышала их когда-то, давным-давно.
Бабушка стоит под иконой Святой Богородицы, рядом висят лики святых. Бабушка произносит свои молитвы. Поворачивается к внучке и шепчет: «пережагнайся», что значит по-польски «перекрестись».
Те же бабушкины молитвы шептала прямо сейчас Галя.
Стены комнаты перестали существовать, они словно раздвинулись. Полупрозрачные тени протягивали руки, гладили по плечам, смахивали Галины слезы и нашёптывали новые слова. Галя вторила этому странному хору и ощущала поддержку не просто бабушки, а этих сил, стоявших за её плечами.