Бег по взлетной полосе

В следующий приезд у нас с твоим отцом все же состоялся разговор. Я размазывал по лицу сопли и плакал, мне было стыдно за свою семью, и он сорвался с места и ушел. Вечером я узнал, что он обстоятельно поговорил с моими родственниками, и те больше не лезли в наши с ним дела. Только старший брат иногда исподтишка обзывал меня пидором. Но он гнилой и не может даже помыслить, что на этой земле живут добрые бескорыстные люди, которые помогают ни за что, просто так – по зову сердца.

Твой отец редко бывал в городе, но я ждал его как одержимый. Ждал подарков и новостей, похода в кафе и кинотеатр, но больше всего я ждал его рассказов о самолетах – больших птицах, уносящих на крыльях наши желания к обратной стороне солнца, о друзьях, о любви, об устройстве мира, о том, что нельзя сдаваться. А еще он постоянно говорил о тебе – он тебя очень любил. Когда он улетал, передавал вахту мне: по его шутливой просьбе я присматривал за тобой. Что я мог? Ничего, конечно. Но в ту пору ты не нуждалась в защите.

Все шло ни шатко ни валко – я нормально учился, даже завел приятелей и поклонниц в школе, но однажды брат встрял в какие-то разборки, вернулся домой, и я попал под раздачу. Он разукрасил меня так, что я не мог открыть глаза. Папаша сделал мне внушение, что я должен быть мужиком и терпеть, и я терпел.

Первым, кого я увидел, когда все же выполз на улицу, был твой отец. Он сказал, что собирает документы: хочет лишить папашу родительских прав и оформить надо мной опеку. Но честно предупредил, что это будет сложно: он постоянно в разъездах, к тому же не женат, и социальные службы и суды настороженно относятся к таким вещам. А еще спросил, хотел бы я стать его сыном. Хотел ли я? Да я об этом мечтал! Тогда же я узнал, что ты не против брата, но не был в восторге от этого. Почему-то мне не хотелось быть братом именно тебе…

Очередная наша встреча прошла странно. Твой отец был в гражданской одежде – мы сидели в пиццерии у парка, лопали дурацкую пиццу для извращенцев, и он, пряча глаза, признал, что дело с опекой не выгорит. Что есть причины, которые от него не зависят… Я тогда сильно расстроился и чуть не полез с ним в драку. Только много позже до меня дошло, что этой причиной стала болезнь.

Но он переехал в наш город, и мы стали чаще видеться. Он помогал мне деньгами и наставлял на путь истинный, если я вдруг по дурости сворачивал не туда. И мне было терпимо: что бы ни происходило дома, я всегда знал, что есть человек, который поддержит и даст дельный совет. Он стал мне настоящим отцом: именно такими и должны быть родители. Благодаря ему я строил наполеоновские планы. Вершиной и пределом мечтаний было поступление в Академию гражданской авиации – мне всего-то нужно было окончить одиннадцать классов, набрать нормальные баллы и не иметь административок и приводов…

Когда он умер, я сломался. Все лето пил, бродяжничал, ночевал на заброшках и зависал с разными мутными личностями. Брат в очередной раз откинулся с зоны и с удвоенной энергией начал доставать, папаша всю плешь проел: типа какое тебе летное, иди в шарагу и живи, как все нормальные люди. За год я снова уверился, что ничего из себя не представляю – забрал документы и после девятого ушел из школы. Мне только одно не давало покоя… Я не мог бросить тебя.

Я заливаюсь слезами, дрожу и еще крепче обнимаю его – все, что Кит рассказывает сейчас, ново и странно, но так похоже на папу. Он никогда не делился планами усыновления проблемного мальчишки, но оказалось, что нас было двое: мы оба любили его и страдали, когда он ушел. Нас всегда было двое, и это – самый лучший подарок с обратной стороны солнца, мой прекрасный сбывшийся сон. Мне больше не одиноко и не страшно: вдвоем с Китом мы свернем горы, потому что верим в одни и те же чудеса…

Мы сидим в обнимку, покачиваемся в звенящей волшебной тишине, но Кит нарушает молчание:

– Я был на похоронах, стоял поодаль и видел твое состояние. Потом следил за тобой в школе и заметил неладное: ты больше не пела, остригла волосы, перестала улыбаться, пряталась по углам. Все это время ты была для меня маяком, Яна. Я выгребал из любых передряг и плыл на твой свет. Но ты тоже сломалась. И эти шакалы из параллели решили, что теперь можно нападать толпой и травить. А я обещал… Ему… Что буду присматривать за тобой.

В твоем окне всегда стояли белые розы, а еще он привозил нам открытки. Но у меня их было больше, потому что самолеты вызывали у меня неподдельный восторг, и он иногда дарил мне по два комплекта. Когда тебя в очередной раз довели до слез в школе, я подсунул одну в твой учебник, а еще – принес к порогу гребаную розочку, украденную у цветочницы на рынке.

Если ты поздно возвращалась домой, я шел следом. Мне было нужно постоянно видеть тебя.

Я и сам не понял, как все это вышло из-под контроля… Делал твои фотки и рассматривал: если ты на них улыбалась – улыбался и я, если плакала – я зверел. Все, кто смеялся и издевался над тобой, поплатились: поочередно при загадочных обстоятельствах «наскочили на дверь», а потом послушно молчали в тряпочку.