Бедность, или Две девушки из богемы

— Я вообще не знаю, что ты в ней нашел, — ответил Семен, еще что-то дописывая. — Среднестатистическая дама — в меру

развратная, в меру целомудренная, в меру глупая. Занимайся с ней

сексом и всё!

— Да, возможно, нас связывает только секс!

Семен начал резать на Ненашеве одежду, а тот и не чувствовал

— настолько он был погружен в кривые и дугообразные переходы

своего сознания. Слова Семена звучали эхом, ничего не болело.

Выглядел Ненашев после встречи на ВУЗовской, как картина при-

болевшего примитивиста, но и умирать после недавнего жаркого

эпизода на набережной нисколько не собирался.

— Я понял, в чем твоя проблема, — сказал Семен, обмазывая

тело Сережи йодом и кромсая бинты, хотя Рукосуев уже и по-

стукивал в дверь деликатно туалетным мылом, прикрывая грудь

полотенцем жены с утками, укрывавшим одного единственного

утенка так стройно, что найти его на полотне было практичесчки

невозможно… Очевидно, что он и был последним из выводка…

А последние — всегда герои.

— Тебе нравится женское в своей крайней форме, а крайняя

форма женского для тебя — блядское. Это не что иное, как пор-

59

нографический дурман. Между тем, только эротика дает простор

воображению, а порнография не более чем медицина.

— А творчество твое – не более чем самовыражение. Дворник

метет — это что? Я и сам работал и дворником, и грузчиком. Это

функция. Тоже мне цари природы. Садоводы и пасечники.

Только сейчас Ненашев начал замечать, что вода в ванной краснеет.

— Хорошо, скажи вот, было ли у тебя раньше такое, чтобы ты

хотел к женщине вернуться? — спросил Семен, комкая очередной

бинт. — Нет. Так вот, тебе важна борьба за нее, постоянное напря-

жение. Если бы она тебе в рот смотрела, ты бы послал ее через два

дня. У меня был знакомый, он тоже, как ты, из-за бабы на стенку

лез, караулил ее везде, не давал проходу,  дежурил у входа в подъ-

езд. В конце концов, она выдохлась, сдалась, он трахнул ее на полу

после многомесячных домогательств – не доползли до постели, так

хотелось — и понял, что она нахрен ему не нужна, все как рукой сняло.

Сережа не слушал, он сидел в ванной, выжимал свои вещи и

смывал кровь. Теперь в зеркале он видел, как немилосердны ока-

зались к нему хулиганы, но именно это сейчас интересовало его

меньше всего.

— Да не торопись ты. Капитан Рукосуев убежал, он так и не до-

ждался помывки до открытия «Дружбы», — продолжал Семен, — а

жена его (она с пяти на скамейке перед подъездом) наверняка, уви-

дев тебя, сказала: «Бедный мальчик» или «Кто ж так его уделал?».

— Ты знаешь, — продолжал Семен, а Сережа уже разделся до

трусов и, голый, уложил себя на диван, изучая потолок, — самые

ужасные из женщин — тормознутые. У меня была одна такая. Как-то

мы с ней гуляем, я тоже, как ты перед Женькой, хвост распустил…

Потом говорю: «Слушай, а поехали к тебе». Пауза — минут пять, работа мысли. «Ты хочешь сегодня переночевать у меня?».

 В конце концов, мне всё надоело, пришла пора объясниться, я

говорю: «Мы слишком разные люди, я устал». Перезагрузка — минут

на десять. «Ты хочешь, чтобы мы расстались? Прямо сейчас?». —

«Ну да». — «А, ну ладно». И пошла себе.

— Но у меня же с этого все только началось. Я влюбился, растворился

в ней, — возразил Сережа. Он уже серьезно чувствовал, что на его теле

оставили ощутимые следы, а лицо постепенно превращается в маску.

60

Семен, не любивший задавать лишних вопросов, отправился

на кухню и с ловкостью открыл две самопальные банки: одну с

квашеной капустой, другую с грибами. Молниеносно нарезал хлеб и

достал — словно бы из-за пазухи — бутылку водки. Снова прошелся

йодом по Ненашеву, стянул на нем какие-то тряпки и позвонил его

тете. На всё это не ушло и минуты.

После Семен медленно и даже торжественно обошел кактусы.

Это напоминало ритуал, хотя никаким ритуалом и не было. «Нос

не сломали, вот и радуйся». Полчаса они просидели, не говоря ни

слова и глядя на две пустые рюмки, пока в ванной кувыркался об-

надеженный новым днем Рукосуев.

ГЛАДКО СТЕЛЕШЬ

Несколько дней перебинтованный Сережа метался в бреду на

квартире у своей тети. Он получал достаточное количество уколов

от нежной, чуть полноватой руки приходящей медсестры, руку

которой только и видел, не в силах поднять голову. И потом снова

впадал в беспамятство: никаких снов, звуков, мыслей.

Счет времени прекратился.

Кажется, один раз заходил бывший сожитель Федор, разложил

перед ним на тряпочке свою коллекцию минералов, объяснял их

значение и рассказывал, что кино и сон — это одно и то же, логика

смены картин одна и та же. «Сон — это таинственно мотивирован-

ная смена изображений, монтаж, — объяснял Федор, — их смена, вызывающая эмоции».

Но никаких эмоций Сережа не испытывал.

До тех пор, пока все разом не закончилось. Он поднялся, долго раз-

матывал бинты, включил телевизор и узнал, что сегодня утро второго

августа. Ненашев подошел к зеркалу и увидел себя, каким и был, ничего

не изменилось. От ударов не осталось и следа. Это было воскрешение

именно потому, что он побывал в мире, где ничего и не происходило.

Изматывают впечатления, а не пустота. И главное: ты в ней

никому ничем не обязан, потому что тебя как бы и нет.

61