Батумский связной

Быстро увеличиваясь в размерах, моторный катер приближался к суденышку контрабандистов. На носу катера, тускло отсвечивая на солнце, медленно поворачивался ствол пулемета «максим». Рядом с пулеметчиком показался зверского вида детина в матросском бушлате, опоясанный пулеметными лентами. Размахивая огромным «маузером», он заорал, перекрывая шум мотора:

— Греки, мать вашу, стой! А то сейчас из пулемета потоплю ваше корыто к чертовой матери, отправитесь свою кефаль кормить!

Спиридон мрачно смотрел на приближающийся катер и молчал. Матрос взмахнул рукой, и пулеметчик дал короткую очередь, взбив фонтаны брызг возле самого корпуса фелюги. Спиридон бросил несколько греческих слов своей команде, и те свернули парус.

Катер подошел вплотную, матрос забросил на борт суденышка железные крючья, подтянул катер, вплотную притершись бортами.

Борис в щелочку разглядывал экипаж пиратского катера. Кроме матроса — таких он достаточно насмотрелся в революционном Петрограде: тот же бушлат, те же неимоверной ширины брюки клеш, те же пулеметные ленты, которые матросы, по-видимому, считали просто деталью своего парадного костюма, — на катере было еще двое. Первый — дикого вида джигит, не то черкес, не то лезгин, лежавший за пулеметом. Несмотря на адову жару, он был в косматой меховой шапке, надвинутой на один глаз, что делало его похожим на циклопа. Второй, как ни странно, была женщина. Женщина эта показалась Борису страшнее всех. Хотя и матрос производил мрачное впечатление — давно не бритая широкоскулая рожа, пересеченная плохо зарубцевавшимся кривым сабельным шрамом, маленькие злобные глазки, щербатый рот с золотыми фиксами, — но женщина выглядела куда опаснее. Одетая в галифе и офицерский френч без погон, коротко стриженная, она смотрела на экипаж греческого суденышка с таким злобным наслаждением, с такой радостной ненавистью, с какой, должно быть, хищный зверь смотрит на пойманную жертву, чьими предсмертными муками хочет позабавиться больше, чем съесть. Садизм и наркомания ясно читались в блеклых безумных глазах пиратки.

— Что везем? — с обманчиво грубой симпатией спросил матрос, поводя из стороны в сторону стволом «маузера», направляя его то на Спиридона, то на его команду.

— Мы бедные гре-еки, — жалобно, нараспев проговорил Спиридон тоном вокзального нищего, — что мы можем везти? Немножко поесть, немножко выпить… Хотите греческой водки, добрые га-аспада?

Матрос сглотнул слюну, сплюнул и прорычал:

— Водки — само собой. А как насчет опиума, грек?

— Опиум? — переспросил Спиридон таким тоном, будто слышал это слово впервые. — Опиум? Ну, немножко для гаспадина матроса найдется.

— Кончай ты их, — низким, хрипловатым голосом сказала женщина, подходя ближе к борту катера и расстегивая кобуру «нагана». Она сказала это так буднично, словно просила у своего товарища закурить. — Кончай их, Махра, там разберемся, что у них есть на фелюге.

— Ну, Сонька, ты даешь! — восхищенно присвистнул матрос. — Сразу в расход! Сперва надо среди них эту… егитацию провести! Мы же не бандиты какие, мы — вольные анархо-революционеры Черного моря! Мы вот сейчас выявим ихнюю классовую сучность — а тогда уже и кончим как врагов вольной анархии!

Лицо женщины перекосилось злобной гримасой. Она вытащила «наган» из кобуры со словами:

— Пошел ты, Махра, со своей агитацией! Я крови хочу!

Борис понял, что сейчас начнется кровавая бойня. Все последующее заняло какие-то доли секунды. Он вытащил из-за пазухи холодивший его грудь «наган» Горецкого и прямо сквозь доски каюты выстрелил в матроса. Времени на раздумья у него не было. Сработал инстинкт: женщина, при всей ее опасности, была дальше, она еще не успела изготовить оружие к бою, между ней и греками стоял матрос, который не позволял ей вести прицельный огонь. Пулеметчик вообще был в данный момент не опасен, поскольку, подтянув катер к борту фелюги, пираты развернулись так, что греки оказались в мертвой зоне пулемета, а чтобы развернуть пулемет, понадобилось бы немало времени. Все эти длинные рассуждения промелькнули в голове Бориса в ничтожную долю секунды — откуда только что взялось, ведь всегда он был человеком сугубо штатским.

Он выстрелил сквозь стенку, и его выстрел достиг цели. Матрос заревел, как раненый бык, изо рта у него хлынула кровь, и он как подкошенный свалился за борт фелюги. Прежде чем тело его коснулось воды, младший грек метнул в женщину невесть откуда взявшийся в его руке тяжелый рыбацкий нож. Лезвие вошло ей чуть ниже уха, и анархистка упала на спину, обливаясь кровью. Лезгин-пулеметчик, громко ругаясь, пытался развернуть «максим» стволом к фелюге, но Спиридон уже перепрыгнул на борт катера и из своего «маузера» дважды в упор выстрелил кавказцу в голову.