Густое горячее варево пахло специями и приятно обожгло желудок.
— Постой, дорогой, постой, как же можно просто так хаши кушать? — суетился слуга, ставя перед Борисом стакан с водкой. — Так просто нельзя…
Водка была крепкая, но до Спиридоновой греческой ей было далеко, так что Борис хватил полстакана не моргнув глазом. Он думал, что его развезет от водки и сытной горячей пищи, но наоборот: прибавилось сил, и в организме появилась бодрость. Люди за длинным столом поднялись и ушли, не глядя на Бориса; судя по тяжелой походке и натруженным рукам, это были крестьяне либо грузчики.
Борис выбрал из оставшихся денег купюру поменьше и дал слуге. По тому, как тот оживился, он понял, что дал слишком много, но прохиндей, как все официанты, ни за что не признается и не даст ему сдачу. Он решил воспользоваться ситуацией и получить кое-какую информацию.
— А что, скажи-ка мне, где можно в Батуме комнату снять?
Слуга так удивился, что даже выронил грязную посуду.
— Дорогой, ты не знаешь? В Батуме не живут, в Батуме ночуют! В городе народу очень много, всем места не хватает. Лавочники со всей семьей так в лавках и спят, приезжие — кто где. Я сам в хашной ночую. Вот тут ночью хозяин хаши варит, а вот тут, на лавке, я сплю…
Он еще долго бы распространялся по поводу батумского жилищного кризиса, но Борис перебил его и спросил, как найти ему где-нибудь тут поближе лавку подержанной одежды. Слуга посерьезнел, оглядел Бориса внимательным взглядом и вывел на дорогу, рассказав, куда идти. Не пройдя и двухсот шагов, Борис услышал в небольшом овражке журчание ручья и спустился. Там он разделся и вымылся прохладной водой. Рана под повязкой покрылась розовой кожицей. Борис выбросил грязную холстину подальше в овраг. Морщась, он снова надел несвежую одежду и зашагал к городу.
Незадолго до этого, когда в городе было еще смутно, фелюга неслышно подплыла к берегу. Это был квартал лавок у моря. Дома и склады стояли темные, с наглухо запертыми железными ставнями. Где-то в стороне слышалась трещотка сторожа. Спиридон пристал с самого краю, где находились не огромные склады крупных иностранных фирм — «Валацци», «Ллойд-Триестина», «Витали», «Камхи», а крошечные лавчонки. В Батуме, где естественным состоянием человека считалась только торговля, к контрабандистам относились нестрого, поэтому Спиридон пристал прямо к нужной лавке, чтобы не таскать тяжелые тюки зря. Услышав его тихий свист, одно окошко в лавке осветилось, появился хозяин, залопотал по-гречески. Спустили сходни, быстро и споро перетаскали тюки в лавку. Спиридон удалился с хозяином в дом для расчетов, его команда, предвкушая отдых и приятное времяпрепровождение, нетерпеливо топталась на берегу.
Завершив сложные переговоры, Спиридон вышел на берег, и тут от угла склада отделилась тень и шагнула к нему.
— Здравствуй, Спиридон! — окликнули негромко.
— А, это ты. — Спиридон недобро блеснул глазами, разглядев человека в светлой рубахе, подвязанной ремешком, и аджарской шапочке.
— Вижу, что плавание твое в этот раз закончилось благополучно. Однако где пассажир? Тебе было велено высадить его здесь…
— Он спас мне жизнь, — глухо ответил Спиридон. — Я высадил его в другом месте.
— Вот как? Смотри, Спиридон, у тебя могут быть неприятности. Кое-кому может не понравиться, что ты не выполнил задание.
— Я на вас не работаю. — Спиридон повернулся к своему собеседнику боком, чтобы тот увидел у него «маузер».
Невесть откуда взявшийся мальчишка из его команды неслышно возник сзади человека в белой рубахе с ножом наготове, но Спиридон отрицательно покачал головой. Человек обернулся резко и встретил ненавидящий взгляд мальчишки.
— Иди отсюда, — медленно сказал Спиридон, — и не приходи больше.
В полном молчании греки на веслах отплыли от берега. Человек в белой рубахе выругался сквозь зубы и скрылся в переулке.