Батько Коротич (СИ)

  - Давай мы омут этот тоже перепрыгнем - Валя тянет Олежку к воде, она готова на рог месяца запрыгнуть, упасть в перину облаков, где очарование ночует. Ей кажется что лесная темень, от того так тепла, что она сама её согревает. Длинные волосы рассыпались по всему горящему лицу, закрыли её от мира, и она со всей силой догоняет убегающие звёзды:

   - Я люблю Олежууу!..

  Лес проснулся, услышал то, что никто до сих пор не знал, и тоже раскатисто прокричал, пусть все дали услышат, кого любит открытая девичья ласка, потерявшаяся среди множества столетних лесин.

  Валя сжала Олежкину руку, потянула его за собой:

   - Мы прыгаем! - прокричала она поляне, разбежалась, не опуская ласковую руку, и потерявшиеся в ночи леса юные тела шлёпнулись в прохладу скучающей воды.

  Смех и дрожь плыли по намокшей страсти, мокрая одежда прилипла к округлённым очарованиям, прильнув, друг к другу они выползли на ковёр короткой летней темени, стали валяться в жаре ушедшего дня, скинули испортившиеся плащаницы, что бы до конца ощутить бескрайнюю святость яркого неба.

  - Надо как-то просушиться, - Олег растревожено шевелил дрожащими губами, ему казалось, что мама стоит над его шалостью; он дрожал, пока зажигалка из мокрого кармана не брызнула каменой искрой, сухая трава и ветки загорелись вечной радостью.

  - Ураа! - прокричали влюблённые губы, и вдруг вспомнили победный костёр весёлой детской песни.

  Утопившие в омуте страх отчуждения, раздетые купальщики содрали кору из одинокого пня, ощупью подбирали ломкий хворост; на нависающем над огнём суку развесили ненужную мокрую одежду. Повеселели от теплоты пламени и пламенеющей обособленной страсти. Обнажённые фигуры переплелись, сомкнулись окутанные щиплющим дымом, глаза сомкнулись от излишества света, в закрытых веках пряталась нежность ощущений и излишество всего мира. Ладони щупали оголенную кожу и сохнущую одежду. Влюблённые кидали хворост в огонь, что бы новые чувства, не переставали греть вечный трепет небесного чуда. Недовольные ветки трещали, и мётлы пламени беспрерывно живые тени шевелили:

  - Давай прыжками победим искры огня, будем через костёр прыгать - захотела Валя, - пусть тела раздетые поют, и песня ночи длится без конца.

  - Скоро утро брезжить начнёт, - сказал городской мальчик, его уют природы стал утомлять, он к слабостям мышц привык, щупал высохшую мятую одежду.

  Валя видела, как лесная сказка улетучивается, окружавшая темень пропадала, а ей одеваться не хотелось, и ещё: огонь скучно тлел, дым прощанием струился, сквозь листву свет утра вторгался в её мечты, она легла в шёлк травы и закрытыми глазами продолжала пропажу времени искать.

  Окружение леса просыпалось; в ветвях пели утро, очаровывали тихий колок певучие: зарянки, сорокопуты, варакушки, свиристели, и зяблики тоже обворожительно колдовали быстрый рассвет, пора известить всех незнающих, что место на поляне давно занято. Проснувшийся утренний ветер ласкал верхушки деревьев, и неизвестно из какой дали петух голосил, будил утро, тоже своё исключительное преимущество в курятнике утверждал.

   Валя тихо напевала слезами совсем тихий свой новый день.

  - Когда мне было лет семнадца...ать...

  Невелик колок, а выбирались медленно в долготе, мятая одежда красила утро негаснущей молодости. Валя и Олежа вышли на простор опушки. И тут огонь горит, блестит чайник под чёрными колосниками, крышкой дребезжит, столик рядом; дородная бабка опоясанная брезентовым фартуком хлопочет незаметно. Ряды тусклых, и свежевыкрашенных разноцветных ульев глухо жужжат, одинокие пчёлы, притаившись, опасливо из щёлок выползают, - ещё проказница роса не совсем убежала. А дед-пасечник смело меж рядами ящиков без защитной шляпы ходит.

  - Дивись старый! - крикнула обширная старость, - у нас гости, давно ли мы с тобой так неосторожно ступали, такими - же по годам молодости гоняли, помню еды было мало, а тебе силы хватало каждый день в дальнее село ко мне бегать. В полях утонули наши переменчивые годы, не вернёшь. А эта девочка Шуры Чечельницкой внучка, мальчик на Колю Загорняк похож, меня они не обманут, я в юных лицах нашу молодость нахожу.

  Садитесь детки, чаёчек с медком попьёте, мой дед с восчиной вприкуску признаёт, и вас научит.

  Мальчик и девочка улыбались усталости мутных ощущений, Валя высушенного радостью, мятого платья застеснялась; присела на неуклюжий пенёк, Олег совсем лениво опустился за низкий столик, наблюдал со стульчика, как бабка соты режет, свои зудящие ноги с обидой, устало вытягивал, ждал мёда и жалости.

  Горизонт набухал алым зонтом, рождалось большое красное солнце, навсегда потухшее у озерка пламя снова ожило. Олег первый раз наблюдал выныривающее солнце, не знал, что можно не щурясь смотреть на солнце восхода. Он, вдруг ощутил необыкновенный восторг, неожиданно расхохотался от влезшего ему в пазуху тепла и внутренней радости, ненадолго отвлёкся на жужжание пчелы, и с сожалением обнаружил: солнце уже от земли оторвалось, плыло по небу. Как-то вся радость ушла, потерялась вслед за жужжанием пчёл, перестала звенеть душа.