Батько Коротич (СИ)

  Заробитчане, что каждое лето из Гуцульщины приезжают, часто к нему в магазин заходят: курево, выпивку берут, молодые на продавщиц беспрерывно заглядываются, задираются; - тут батько Коротич со стола, конечно, встаёт, падающие волосы растопыренной ладонью убирает, спрашивает:

   - Ну что хлопцы, много скирд уже сложили?..

  Гуцулы в уборку солому скирдуют. Скирды у них ровные получаются; подряжены, словно бараки немецких концлагерей, - кто их помнит. Весь день на жаре солнечной, в соломе купаются гуцулы. Вечером молодёжь на посиделках в темноте теряется. Старики недовольны, что юноши днём на скирде дремлют в обнимку с вилами, спят пока стогомёт "Беларусь" подбирает внизу волокуши. Дядя Вася Витковский молчит, он без курева вообще не может, прямо на вершине скирды курит - без натуроплаты рискует остаться. Самокрутку махорочную завьёт, и в фуражке цигарку палит, в пазуху дым пускает, на пепел плюёт с оглядкой, - следит, не стреляет ли биноклем "техбезопасность". Только тракторист заглушит "стогомёт", он вместе со всеми спешит за полосу пропаханную; скатывается по соломенному склону, и быстрее всех забегает за черту пожарной безопасности, скручивает большую, настоящую цигарку, затягивается и глаза зажмуривает, ждёт, когда чад табака душу затуманит: - О! другое дело, теперь и покурить можно...

  Молодые, в шортах одних, весь день солому топчут. Старики одежды не снимают, не привыкли.

  У Ромы Селезня, всё туловище лишаями отрубевидными покрыто было, под конец скирдования очистился весь, солома вылечила кожу лучше докторов: гладкой, упругой стала кожа, блестит как налившаяся пшеница.

  - Вуйко Вася, что ты всё лето паришься в лоскутах своих, скинь ты ветошь свою прокопчённую, дай солнцу в душу заглянуть. Всё, научусь ряд держать, и в следующий сезон бригаду лишайных наберу, сделаю им окончательное лечение соломой, из благодарности, бесплатно скирдовать будут, всё зерно - мне одному пойдёт. Про меня Варшава станет писать.

   Мускулы набитые играют краковяк, видно, что лишняя сила в нём сидит, как ударит вилами в стерню низкую, стрелы металлические землю прошивают, словно в солому зарываются вилы, один держак остался торчать.

  Старый улыбается разряженными стальными зубами: - А куда я дым прятать буду?..

  Ваня Терзи из волокуши рыхлой кричит: - Иди Роман на моём ковре бороться, если тебя положу - Дину мне уступаешь.

   - А если я тебя?

   - Четвертью зерна заплатишь...

  - Чего это я маю своё зерно ставить, не охота мне с дураками связываться.

   - Тогда лови, - Терзи целится вилами в Рому, ...мимо пролетели, в копну утонули.

  - У тебя, что ум избродился, воскресение Лазаря пропеть хочешь?

  Дядя Вася лёжа докуривает свёрток газетный, небу говорит:

  - Всё, закончилась страда пшеничья - началась девичья.

  И Дина, и Валя, и Люда... все кроме батьки Коротича, по воскресеньям на собрание баптистское ходят, песни религиозные поют, показывают, как бога бояться надо.

  Скирдовальщики тоже в собрание заходят, не поют, на девчат смотрят, свою молельную унию строго берегут.

  У них вуйко Васыль - певец. В выходной, на посиделках в вечер, он молодёжь потешает. Гармошка гуцульская играет, а вместо барабана - канистра пластмассовая. Девчата в голос просят:

   - Дядь Вась, спойте любимую.

  - ...Когда мне было лет семнадца...ать,

   ...не стал я матери бояться...я...

  На всё промоченное горло скрипит изношенный гуцул под наигрыш старой гармошки, закончит песню и фуражку в небо бросает, это у него номер такой ветреный. Подхватил ветер фуражку и в тополя унёс. Нет фуражки - нет песни.

  Вся бригада сбивает с дерева картуз, ну и даёт старик, во что завтра цигарку палить будет. Он самая нужная ценность бригады: ряд ровный при скирдовании держит, к Коротичу старшим сватом ходил, знает, как разговор начинать:

  - ...У вас товар..., у нас купец... - переженим всех твоих дочерей Иван, готовь спальни, по нашим обычаям парубки к девчатам жить уходят.

  Гуцулы скирдование закончили, а расчёт им не спешат давать. "Колхиду" колхоз ремонтирует, натуроплату далеко везти надо. Комора продукты уже не отпускает, из остатков овощей заробитчане сами себе готовят, - борщ и мамалыгу едят.

   Вуйко Васыль Ваню Терзи, бдруг за рукав хватает, рубашку теребит:

  - Старик я Ванька, старик, старый уже совсем, верёвка наматывается - колышек приближается, - и смеётся, непонятно грустит или рад. Возбуждённо трясёт Ивана, и всё его пожелтевшее от табака морщинистое лицо тоже трясётся. - Как я стариком жить буду Ванюха?..

  Терзи недоразумение чешет, хлебает кашу, кошку недовольно пихает.

  - Так дай ты ей что ни будь, - упрекает его дядя Вася, - видишь, как жалобно на тебя смотрит.

  - А что я ей дам, она моркву и буряк не ест, а шкурку от сала я сам люблю...

  Дяде Васе не терпится, хочется быстрее домой уехать, всей Гуцульщине похвастаться, как он в Новоелезаветовке сватом к Коротичу ходил. К Роме пристаёт:

  - Сходи-ка, Ромчик к Кротичу в магазин за водкой, он тебе как будущему зятю не откажет в долг дать.

  Селезню не охота аж в Повсталь плестись, он зевает...

  - Иди-иди, там Дина на голову выше тебя, невеста самый раз для нашей земли, - повторяет Терзи.