К Роме, Даня Малёваный с важным толкованием подсел и молчит, чмокает закрытым ртом, снова губы слюнявит:
- Слышь Ром, там Валю увидишь, скажи ей, если хочет, я в жёны её заберу, не пожалеет...
Подвоз товара в магазин, свой положенный день держит, Валя сестёр торопит; отца будит, что бы накладные было кому подписывать.
Товаровед промтоваров Гуливатый, тоже давно Валю заприметил, баптистом сделаться обещает, уж больно мужичёк смешной: низенький, толстый, и лысеющий...
Экспедитор с продуктовой машины Фома Сорный, - похотливый поведением, тоже Валю добивается, его Коротич недолюбливает.
Сорный сделку завмагу предлагает: выручку от мешка лишнего сахара поделить, для личного удовольствия выгоду закидывает. Ударили по рукам. Уехала оцинкованная будка. И следом ОБХСС с проверкой неожиданной является.
Ну всё, Коротичу не выпутаться на этот раз: и корова пойдёт, и козы пидуть, и "Запорожец" уйдёт...
Ничего кроме сахара не проверяет страшная служба, всё наличие взвешивают, - точно по накладным ложится сладкий вес. Ищут, перевешивают - накладные цифры замирают на точных граммах; главный, что жевал соломку, с неудовольствием выплёвывает сор изо рта, Вале хитро ухмыляется. Хлопнули раздосадованные милиционеры перекошенными дверками "бобика", и укатили с рёвом.
Батько смотрит на мешки не снятые с весов, на дочек расторопно снующих по магазину, открывает бутылку креплёной "Тамянки", в одной руке стакан наполненный держит, другой пальцы поочерёдно зажимает:
- И корова осталась, и машина осталась, и козы тоже лышились. Батько Коротич знае що робе...
Вале спать хочется, она пальчиком назидательным машет отцу, скрытую сахарную улыбку уминает.
У бабы Усти Загорняк из Чеки, каждое лето внук на каникулы приезжает. Олег ростом всех ровесников сельских перегнал, их там, в Киеве удобрениями кормят.
Гуцульская гармошка стихла, крики посиделок умолкли, вечер в глубину ночи вполз, уснувшие люди давно тишину мрака слушают.
Окно Валиной спальни распахнуто, ветви вишен нависают над пустотой открытой: сверчки стрекочут, совы скрипят, вся поющая темнота дышит теплом земли. В тусклом свете окна едва слышны далёкие крадущиеся шаги. Валя ловит приближение желанной ночи. Звёзды тайной любви всё небо наполнили, их мерцание выманивает её из окна, она вползает в волшебство жизни, обнимается с Олежкой и, взявшись за руки, созревшие дети, плывут под новолунием, - рогатый пастух рассыпал бесчисленное звёздное стадо, что бы влюблённые навсегда запомнили чарующую сказку этой ночи. Губы влюблённых слушают дыхание друг - друга, им не скрыться от неба знающего их мечты. Ночь эта, для Вали необыкновенной упала, она всматривается в страшную черноту стрекочущей тьмы, и совершенно не боится своей звезды.
- Идём в лес, - предлагает она Олежке, и чувствует дрожь его руки, - там волков нет.
- Я волков не боюсь - растягивает горожанин, - они в клетках зоопарка спят, и бегают по книжным страницам старых сказок.
Он никогда не видел такую яркую высоту звёздного неба, не слушал певучую свежесть чарующей темноты, что вползала в разволнованную кровь. Он почувствовал, что из его жизни пропадают: негаснущее электричество в каменных призмах высоких домов, постоянный скрип резины, запах смога, и весь гул механических движений.
Влюблённые обнимают мир, снова верят: в сказку ночи, в сладкие мечты, в бесконечные летние дни. Сжимают руки, по которым струится мерцание неба. У затемнённой скамейки крайнего двора Курдумановского хуторка тени какие-то шепчутся, давно отцветшая сирень и уснувшие бутоны роз скучают по колыханию ветерка в полусаднике.
Тусклый свет новой луны скользит по пустым доскам уличной скамейки, тут вроде и никогда никого не было. Неожиданная настороженность пропала, только щека коснулась губ, струится поток вечного желания грызть вкусное умиление. В бесконечном небе разрыв неслышимый блеснул, и принялась ярко гореть ещё одна звёздочка, никто не знает, потухнет ли когда-нибудь жизнь того света.
Молчание уединившегося леса обнимает ненасытное желание затеряться в волшебстве любви, ласкать невидимым взглядом тишину мрака, слушать спящую листву, убежать от бушующего мира и утонуть в журчании времени.
Вынырнувшая небольшая лужайка сиротливо дремала окружённая грозными хлыстами деревьев, они дико забурили в подземное царство ползучие корни, прятали тайну страшной любви. Тусклые звёзды и медный серп месяца упали на поляну, купались в зеркале лесного озерка. Из тяжёлого мрачного страха пробирался, клокотал невидимый ручеёк, где-то глухо булькали родники, и им неведомо, откуда начало и где бесконечность в объятиях двух прилипших тел спаянных медовыми губами.
Одинокая разыгравшаяся рыбка выпрыгнула из середины застоявшейся воды, шлёпнулась в ночное зеркало и расшевелила, разбудила уснувшие звёзды. Небо, на земле вдруг ожило.
Ещё, охота было рыбке любовь людскую увидеть, что с неба позолоченного упала.