— Нельзя. По сути дела, дорогой Рейнмар, ты верно понял ситуацию. Действительно, от демеритов меня выпустили как бы неофициально, покаяние мое все еще продолжается. Правда и то, что благодаря канонику Беессу оно продолжается не в тюрьме, а на свободе, за что хвала канонику, ибо я свободу люблю. Однако зачем бы благочестивому канонику отбирать у меня то, что он дал? Ведь я делаю то, что он мне велел.
Рейневан раскрыл рот, но Шарлей не дал ему заговорить.
— Твой рассказ о любви и преступлении, хоть и увлекает и вполне достоин пера Кретьена де Труа, меня тем не менее захватить не смог. Ты не убедил меня, парень, в том, что каноник Отто Беесс предназначил мне роль твоего помощника по спасению попавших в затруднительное положение невинных девиц и сообщника в осуществлении кровной мести. Я каноника знаю. Он человек умный. И направил он тебя ко мне, чтобы я тебя спас, а не для того, чтобы оба мы лишились голов под топором палача. Поэтому я исполню то, чего ожидает от меня каноник, спасу тебя от погони. И безопасно выведу в Венгрию.
— Я не уйду из Силезии без Адели. И не отомстив за брата. Я не скрываю, что мне не помешала бы помощь и что я рассчитываю на нее. На тебя. Но если нет — что делать. Управлюсь сам. А ты волен поступать как хочешь. Поезжай в Венгрию, в Русь, в Палестину, куда твоя душа желает. Пользуйся столь любезной тебе свободой.
— Благодарю за совет, — холодно ответил Шарлей. — Но не воспользуюсь.
— Что ж так?
— Один ты, совершенно ясно, не управишься. Лишишься головы. И тогда-то каноник припомнит о моей.
— Ха! Если тебе так уж дорога голова, то пойми: выбора у меня нет.
Шарлей долго молчал. Однако Рейневан уже успел немного узнать его и понимал, что это не конец.
— Во всем, что касается брата, — проговорил наконец недавний узник кармелитов, — я буду действовать решительно. Хотя бы потому, что ты не очень-то представляешь себе, кто мог его убить. Не прерывай! Кровная месть — дело серьезное. А у тебя, как ты сам сказал, нет ни свидетелей, ни доказательств, единственное, что есть, — это домыслы и предположения. Не прерывай, я же просил! Выслушай. Уедем, переждем, соберем факты, доказательства, добудем средства. Создадим группу. Я помогу тебе. Если меня послушаешь, обещаю, ты насладишься местью в полной мере. Трезво.
— Но…
— Я еще не кончил. Но в отношении твоей избранницы, Адели, предложенный тобой план по-прежнему годен лишь псу под хвост. Однако что ж делать, завернув в Зембицы, мы проделаем не очень большой крюк. А в Зембицах многое прояснится.
— Ты на что намекаешь? А? Адель меня любит!
— А кто возражает?
— Шарлей!
— Слушаю.
— Почему каноник и ты так настаиваете на Венгрии?
— Потому что это далеко.
— А почему не Чехия? Тоже ведь далеко. Я Прагу знаю, там у меня много знакомых…
— Ты что, в церковь не ходишь? Проповедей не слушаешь? Теперь Прага да и вся Чехия — котел с кипящей смолой, можно крепко ошпариться. А через некоторое время там скорее всего станет еще веселее. Дерзость гуситов перешла все границы, столь наглой ереси не потерпит ни папа, ни Люксембуржец, ни саксонский курфюрст, ни ландграфы Майсена и Тюрингии, да что там, вся Европа двинется на Чехию крестовым походом.
— Уже были, — кисло заметил Рейневан, — антигуситские крестовые походы. Ходила уже на Чехию «вся Европа». И здорово получила по шее. О том, как это происходило, мне совсем недавно рассказывал очевидец.
— Достойный доверия?
— Безусловно.
— Ну и что? Получила и сделала выводы. Теперь подготовится лучше. Повторяю: католический мир не потерпит. Это всего лишь вопрос времени.
— Их терпят уже почти семь лет. Потому что вынуждены.
— Альбигойцев терпели сто. И где они теперь? Повторяю: это всего лишь вопрос времени, Рейнмар. Чехи изойдут кровью, как изошел Лангедок катаров. И методом, испытанным в Лангедоке, в Чехии тоже станут истреблять всех подряд, предоставив Богу распознавать неповинных и верных. Поэтому мы едем не в Чехию, а в Венгрию. Там нам могут грозить самое большее — турки. Я предпочитаю турок крестоносцам. Турки, если говорить об «истреблении неверных», не достают крестоносцам даже до пяток.
Лес стоял тихий, ничто в нем не шуршало и не пищало, вся живность либо испугалась заклинаний, либо — что больше походило на правду — просто угомонилась. Рейневан для верности кинул в огонь остатки трав.
— Завтра, — спросил он, — доберемся уже, надеюсь, до Свидницы?
— Несомненно.
У езды по бездорожью оказались, как выяснилось, свои недостатки. Например, выехав на дорогу, они никак не могли сообразить, откуда и куда она ведет.
Шарлей постоял немного над оттиснувшимися в песке следами, рассмотрел их, ругаясь себе под нос. Рейневан пустил лошадь к придорожной траве, сам посмотрел на солнце.
— Восток, — рискнул он, — там. Значит, нам скорее всего надо туда.
— Не умничай, — обрезал Шарлей. — Я как раз изучаю следы и определяю, куда направлено основное движение. И утверждаю, что нам надо… туда.