Башня шутов

— Этого я им не прощу, — скрежетнул зубами Горн. — Я с ними расквитаюсь. Когда вырвусь отсюда.

— С этим могут быть некоторые проблемы.

— Знаю.

* * *

Во время знакомства Горн и Шарлей долго приглядывались друг к другу, щурясь и покусывая губы. Было видно, что тут попал пройдоха на пройдоху и плут на плута, причем видно это было так явно, что ни один из пройдох ни о чем не спросил другого.

— Итак, — осмотрелся Горн, — мы сидим там, где сидим. Франкенштейн, госпиталь истинных каноников, стражей Гроба Иерусалимского.

— Башня шутов.

— Не только, — слегка прищурился Шарлей. — О чем многоуважаемый господин наверняка знает.

— Многоуважаемый господин, несомненно, знает, — согласился Горн. — Ибо его засадила сюда Инквизиция по епископскому сигнификавиту. Ну что ж, что бы ни говорили о Святом Официуме, их тюрьмы обычно приличны, просторны и опрятны. Здесь тоже, как говорит мне мой нос, принято время от времени котлы опоражнивать, а постояльцы выглядят неплохо… Кажется, божегробовцы заботятся. А как кормят?

— Скверно. Но регулярно.

— Это неплохо. Последней психушкой, с которой мне довелось познакомиться, была флорентийская Pazzeria при Santa Maria Nuova. Надо было видеть тамошних пациентов! Изголодавшиеся, завшивевшие, обросшие, грязные… А здесь? Вас, как вижу, хоть сейчас ко двору. Ну, может, не к императорскому, не в Вавель… Но уже, например, в Вильне вы могли бы появиться в том виде, в каком пребываете сейчас, и не очень бы выделялись. Даааа… Можно, можно было попасть хуже… Если б еще здесь не было ненормальных… буйных, надеюсь, среди них нет? Или, упаси Господи, содомитов?

— Нет, — успокоил Шарлей. — Упасла нас святая Дымпна. Только эти вот. Лежат, бормочут, попердывают. Ничего особенного.

— Прелестно. Ну что ж, побудем немного вместе. А может, и подольше.

— Может, короче, чем вы думаете, — криво усмехнулся демерит. — Мы сидим уже со святого Корнелия. И ежедневно ожидаем инквизитора. Как знать, может, уже сегодня?

— Сегодня нет, — успокоил Урбан Горн. — Завтра тоже нет. У Инквизиции сейчас другие занятия.

* * *

Хоть на него и нажимали, к пояснениям Горн приступил лишь после обеда. Который, кстати сказать, откушал с удовольствием. И не побрезговал остатками, которые не доел Рейневан, последнее время чувствовавший себя неважно и теряющий аппетит.

— Его пресветлость епископ вроцлавский Конрад, — объяснил Горн, пальцем выбирая со дна миски последние крупинки, — ударил гуситскую Чехию. Совместно с господином Путой из Частоловиц напал на Наход и Трутнов.

— Крестовый поход?

— Нет. Грабительский рейд.

— Это, — усмехнулся Шарлей, — совершенно одно и то же.

— Ого, — фыркнул Горн. — Я собирался спросить, за что многоуважаемый господин сидит, но теперь уже не спрашиваю.

— И очень хорошо. Так что там с тем рейдом?

— Предлогом, если вообще нужен предлог, было якобы ограбление гуситами сборщика податей, совершенное, кажется, тринадцатого октября. Тогда прихватили круглым счетом полторы тысячи с гаком гривен.

— Сколько?

— Я же сказал: говорят, кажется… Никто в это не верит. Но в качестве предлога епископа устроило. Момент он выбрал удачный. Ударил, когда отсутствовали гуситские полевые войска из Градца-Кралове. Тамошний гетман, Ян Чапек из Сана, пошел в то время на Подейштетте, у лужицкой границы. Как отсюда следует, у епископа есть неплохие шпики.

— Ага, наверно. — Шарлей даже не сморгнул. — Продолжайте, господин Горн. Не обращайте внимания на психов. Еще успеете наглядеться.

Урбан Горн оторвал взгляд от Нормального, азартно занимающегося онанизмом. И от одного из дебилов, сосредоточенно возводящего из собственных отходов маленький зиккурат.

— Даааа… На чем это я… Ага, епископ Конрад и господин Пута вошли в Чехию по тракту через Левин и Гомоле. Опустошили и ободрали районы Находа, Трутнова и Визмбурка, сожгли деревни. Не трогали детей, помещавшихся под животом у лошади. Некоторых.

— А потом?

— Потом…

* * *

Костер догорал, пламя уже не буйствовало и не трещало, лишь ползало еще по куче дерева. Дерево не сгорело полностью, во-первых, потому что день был пасмурный, во-вторых, потому, что взяли влажное, чтобы еретик не сгорел слишком быстро, а чтобы пошипел и соответствующим образом мог представить себе вкус наказания, ожидающего его в аду. Однако перестарались, не позаботились о сохранении золотой середины, умеренности и компромисса — избыток мокрого материала привел к тому, что деликвент[420] не сгорел, зато очень быстро задохся от дыма. Даже не успел как следует накричаться. И не спалился до конца — привязанный цепью к столбу труп сохранил в общих чертах человекообразный облик. Кровавое, недожаренное мясо во многих местах еще держалось на скелете, кожа свисала скрутившимися косами, а кое-где обнажившаяся кость была скорее красной, нежели черной. Голова испеклась поровнее, обуглившаяся кожа отвалилась от черепа. Белеющие же в раскрытом в предсмертном крике рту зубы придавали всему довольно жуткий вид.