– Нас, трогов, всего несколько сотен. Мы не плодимся без меры и не заваливаем мир своим мусором. Наши жизни уникальны и драгоценны. А что насчет вас, обители Корки? Нет. К тому же вы слепы к нашему существованию. Вы бы не стали нам помогать.
–
В этот момент рядом со мной вновь возник мальчик в шапочке с пропеллером и с улыбкой протянул мне плетеную корзинку, накрытую салфеткой:
– Хлебных палочек?
Я был так расстроен, что отказался.
– …Заверяю наших гостей, – говорил Иии-Блинг. – Мы пригласили вас за наш стол. Мы видим в вас разумных существ. Вы не должны считать, что мы настроены против вашего племени. Мы не питаем к вам неприязни! Нам просто нет дела до того, будете вы жить или нет.
Толпа согласно зашепталась. Клик-Урон милостиво кивнул мне: мол, с такой логикой не поспоришь!
Самое страшное было в том, что в прошлом, когда я был богом, я мог бы согласиться с трогами. Люди всегда появлялись снова как сорняки. Зачем переживать из-за одного маленького огненного апокалипсиса в Нью-Йорке?
Но теперь одной из «не столь уникальных» жизней была жизнь Эстель Блофис, хохотушки и будущей правительницы Корки Корок. И ее родителей, Салли и Пола… По правде сказать, я не был готов пожертвовать ни одним смертным.
– Речь не только об обитателях Корки, – сказал Нико на удивление спокойным тоном. – Ящерицы, сцинки, лягушки, змеи… Ваша пища сгорит.
Раздалось встревоженное бормотание, но я чувствовал, что трогов он не переубедил. За рептилиями они могут сгонять и в Нью-Джерси, и на Лонг-Айленд. Некоторое время, возможно, им придется жить на хлебных палочках. И что с того? Их жизням и биржевому курсу ничто не угрожало.
– А как же шляпы? – спросил Уилл. – Сколько галантерейных магазинов сгорит, если мы не остановим Нерона? Мертвые галантерейщики не смогут снабжать трогов галантереей.
Присутствующие снова зашептались, но и этого аргумента оказалось недостаточно.
С нарастающим чувством беспомощности я понял, что мы не сможем убедить троглодитов, взывая к их меркантильности. Если их всего несколько сотен, зачем им ставить на кон свою жизнь и рыть туннель к оружию Судного дня под башней Нерона? Ни один бог, ни одна компания не взяли бы на себя такой риск.
Не успев подумать о том, что делаю, я поднялся на ноги:
– Постойте! Выслушайте меня, троглодиты!
В толпе воцарилось пугающее молчание. Сотни больших коричневых глаз уставились на меня.
Какой-то трог прошептал:
– Это кто?
Его сосед ответил:
– Не знаю, но вряд ли кто-то важный. На нем кепка «Метс».
Нико сверлил меня взглядом, говорящим
– Друзья, – сказал я, – дело не в рептилиях и шляпах.
Троги вскрикнули. Я посмел указать на то, что две их самые любимые вещи значат меньше, чем жизни обитателей Корки.
Я продолжил:
– Троги – цивилизованный народ! Но что делает народ цивилизованным?
– Шляпы! – выкрикнул один.
– Язык! – завопил другой.
– Суп? – предположил третий.
– Вы можете
Троги неохотно закивали, соглашаясь, что – да, если говорить о важности, то умение видеть не уступает рептилиям и шляпам.
– Вы правы, что обитатели Корки слепы, – признал я. – Во многих отношениях так и есть. И я столетиями оставался слепым.
– Столетиями? – Клик-Урон отстранился, словно понял, что у меня давно истек срок годности. – Кто ты такой?
– Я был Аполлоном, – сказал я. – Богом солнца. Теперь я смертный по имени Лестер.
Удивления я не заметил – лишь замешательство.
Кто-то спросил шепотом:
– Что такое солнце?
Другой голос тихо поинтересовался:
– А что такое Лестер?
– Я думал, что мне известны все племена, обитающие на земле, – продолжал я, – и не верил, что троглодиты существуют, пока Нико не привел меня сюда. Теперь я вижу вашу значимость! Как и вы, я когда-то считал, что жизни обитателей Корки ничем не примечательны и не важны. Но я понял, что не прав. Мне бы хотелось сделать так, чтобы вы увидели их моими глазами. Их ценность не имеет никакого отношения к шляпам.
Иии-Блинг прищурил большие коричневые глаза:
– Не имеет никакого отношения к шляпам?
– Вы позволите? – Стараясь выглядеть как можно безобиднее, я достал укулеле.
Тревога на лице Нико сменилась отчаянием, словно я подписал нам смертный приговор. С таким же молчаливым неодобрением смотрел на меня его отец. Аид
Я провел по струнам, сыграв аккорд до-мажор. Звук прокатился по пещере как раскат грома. Троги зажали уши. У них отвисли челюсти. В изумлении они уставились на меня, а я запел.