– Может быть, потом, когда ты окрепнешь, – говорит целительница уже не так резко, – но сейчас твое вмешательство может убить вас обоих.
– Но, – сбивчиво бормочет он, – если она...
– Креслин, – мягко, но настойчиво прерывает его Лидия, – должна признаться, что она в очень тяжелом положении, но самое лучшее, что ты можешь сделать сейчас, – это постараться не усугублять его. Ей достаточно собственной боли, избавь ее еще и от твоей. Вспомни, что ее связь с тобой существует дольше, чем твоя с ней. Хотя ты сделал связь двусторонней, противоположные потоки еще не уравнялись по силе. Прошу тебя, не тяни из нее энергию. Ты достаточно силен, чтобы с этим справиться.
– А как ты прочла мои мысли? – спрашивает он.
– Я просто догадалась, и это было вовсе не сложно. Особенно когда в стремлении помочь ей ты так исказил равновесие хаоса и гармонии, что разодрал в клочья полнеба и едва не убил себя. Потом, лишившись чувств, ты в бреду беспрестанно винился перед ней, а как только пришел в себя, первым делом произнес ее имя.
– Так глупо... снова...
– Нет. На сей раз это моя вина. Я переживала за Клерриса, а ты просто хотел мне помочь. И поспешил на помощь, не раздумывая. Ты никогда не раздумываешь, если твои близкие попадают в беду. Как, впрочем, и все мы. Я тоже не заботилась тогда о последствиях. А сейчас – пей и отдыхай. Обещаю, если твоя помощь действительно понадобится, я скажу.
– Правда?
– Не сомневайся.
Допив бульон, Креслин откидывается на подушки, но сон не идет. Время, судя по всему, дневное, но молодого мага окружает непроглядная тьма, и лишь по плеску прибоя да благодаря неким чувствам, которые трудно определить, он догадывается, что находится в собственной комнате, но лежит не на привычном топчане, а на какой-то большой кровати.
Юноша пытается нащупать переднюю спинку кровати, но дрожащие руки почти не повинуются, и вдобавок малейшее усилие ощутить окружающее пространство приводит тьму в движение. По-прежнему незрячий, он воспринимает невидимые черные волны.
Ногу и обе руки юноши вновь пронзает боль – боль Мегеры, столь сильная, что собственная рана в плече кажется чуть ли не комариным укусом. Креслин закрывает глаза, но жжение в них от этого не проходит.
Сон подкрадывается незаметно, точно так же приходит и пробуждение. Стоит ему проснуться, как к губам тотчас подносят чашку.
– Выпей!
– Погоди...
Он облизывает губы, пьет и прислушивается к своим чувствам. Боль в руках кажется уже не столь сильной... хотя, может быть, он просто с ней свыкся?
– Как Мегера?
– Кажется, ей получше, – говорит Клеррис.
– Но не особо, да?
– Не настолько, как бы хотелось. Выпей еще.
Осушив чашку с теплой жидкостью, Креслин прокашливается.
– Тебе нужно пить как можно больше. Обезвоживание очень опасно.
– Обезвоживание?
– Нехватка жидкости. Я же тебе рассказывал, что человеческое тело состоит в основном из воды.
– А почему я ничего не вижу?
– Не знаю. Раньше я с таким не сталкивался. Могу только строить догадки.
– Какие? – требовательно спрашивает Креслин.
– Ну, если милостивому господину угодно...
– Оставь ты эти титулы.
– Тогда оставь такой тон.
– Прости.
– Выпей еще немного.
На сей раз руки Креслина не дрожат; он принимает чашку и выпивает, не расплескав.
– Имей в виду, – начинает, прокашлявшись, Клеррис, – это сугубо теоретическое рассуждение. По-моему, ты сделал то, чего никогда раньше не делалось. Каким-то образом нарушил дихотомию «Хаос-гармония».
– Дихо... чего?
– Ты использовал магию гармонии для сотворения хаоса, причем в невиданных масштабах, – продолжает Клеррис, словно не услышав вопроса. – Возможно, ты помнишь: как-то я говорил тебе, что для большинства Черных с возрастом становится все труднее осуществлять любое разрушение, даже если при этом не используется магия. А ты не только творил немыслимый хаос с помощью сил гармонии, но и – в то же самое время! – еще и убивал людей своим клинком.
Клеррис умолкает, и в наступившей тишине отчетливо слышен шелест прибоя.
– И... что? – напряженно выдавливает Креслин.
– В тебе, в самых твоих костях слишком много основополагающей гармонии, и твое сознание просто отключило то, что могло помешать тебе выжить. Но никакое перенапряжение не проходит даром, и те же фундаментальные силы гармонии, высвободившись, рикошетом ударили по тебе – и по Мегере, – разметав в клочья твою защиту.
– Сознание? По-твоему, выходит, что мои мысли уже вроде как и не мои?
– Нет у меня ответа, – вздыхает Клеррис. – Говорю же, я могу только гадать.
– А моя слепота – она надолго?
– Да кто ж ее знает? Окажись на твоем месте обычный мастер гармонии, он давно был бы мертв. А слепота... не знаю. Может остаться на всю жизнь, но, возможно, ты и прозреешь... через год... или через десять лет. Когда – не скажет никто, но то, что вы с Мегерой живы, – уже чудо. А раз случилось одно, почему бы не случиться и другому?
– Ладно. А что с вражьими солдатами?