Башни Заката

Выйдя на террасу, Креслин тянется чувствами к ветрам и уносится ввысь вместе с морским бризом. Ему трудно сказать, сколько это продолжается, но юноша полностью возвращается в себя лишь ощутив появление Мегеры. Он встречает ее на пороге гостиной.

– Добрый вечер, – говорит он. – Я хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дома.

– А кто мог бы мне помешать?

– Наверное, никто. По правде, мне просто надо было что-то сказать. Кстати, ты ведь хотела со мной поговорить.

– Это все ерунда. Какой смысл? Ты не слушал меня раньше, так с чего бы тебе вздумалось слушать теперь?

– Я уже слушаю.

Креслин притворяет за ней входную дверь. Света, льющегося из открытой двери ее спальни, достаточно, чтобы они могли видеть друг друга.

– Что, после очередного торжества тебе легче снизойти до того, чтобы меня выслушать? – она смотрит так, словно собирается обойти его, как неодушевленный предмет, и скрыться в своей комнате.

– Я не это имел в виду.

– Ты никогда не имеешь в виду того, что происходит на самом деле. Ты просто действуешь и плевать хотел на то, что чувствуют при этом другие. Или чувствуешь, тоже не думая о том, как может кто-то воспринять эти чувства.

В ее глазах бушует ледяное пламя.

– Ты права, – со вздохом соглашается юноша, – я и впрямь сначала действую, а потом уж думаю.

– Считается, что я вроде как твоя жена, разлюбезный суженый, но до сего дня мне было невдомек, что ты, оказывается, мастер петь любовные песни, от которых тают женские сердца. И боевые марши. Тебе даже в голову не пришло мне рассказать!

Креслина так и подмывает указать, что она уделяла ему не так уж много времени и вести разговоры не о делах было попросту некогда. Однако он сдерживается.

– Наверное, ты права. Возможно, я просто побаивался – вдруг ты станешь порицать меня еще и за это?

– Порицать великого Креслина? Как можно!

– Я не догадывался о твоих чувствах, правда. Ты знаешь, что чувствую я, а вот сказать то же насчет тебя я не могу.

– Не можешь – и не надо, – с этими словами Мегера пытается уйти.

Креслин поднимает руку, однако к ней не прикасается. Она останавливается.

– Мегера, так больше нельзя.

– Надо же, дошло. А не я ли твердила тебе это с того дня, как ты очухался в замке дорогого кузена?

– Выходит, я медленно соображаю.

– Знаешь что, я устала. День был нелегким, как, впрочем, и все они в последнее время. Что у тебя на уме? Собираешься повалить меня на кровать и назвать это любовью? Думаешь, таким образом можно что-то решить? – Губы ее дрожат от ярости.

Креслин делает глубокий вздох.

– Нет... вовсе нет. Я хотел предложить что-то... что-то вроде дружбы. Я постараюсь сначала думать, а потом уж действовать. Или даже говорить. Наверное, и в запале не стоит употреблять столько обидных слов.

– Не знаю, что и ответить, – качает головой Мегера. – Просто не знаю. Сейчас у тебя такой настрой, но каким он будет завтра? Или послезавтра?

– Сам не знаю, – пожимает плечами Креслин. – Но почему бы нам не попробовать?

– Ты попробуй, а я посмотрю. Доброй ночи.

Теперь он даже не пытается ее задержать.

– Доброй ночи.

Некоторое время Креслин неподвижно стоит в полумраке недостроенной парадной гостиной, подставляя лицо прохладному бризу, а затем уходит к себе, раздевается, гасит лампу и растягивается на жестком топчане.

Прислушиваясь к пению невидимых цикад и лягушек, юноша размышляет о том, как бы научиться не совершать необдуманных поступков. Постепенно у него тяжелеют веки, и он мысленно желает Мегере спокойной ночи.

Интересно, восприняла ли она это пожелание?

Из головы не идут слова Лидии. Не доживут до осени? Почему?

Он закрывает глаза в надежде, что это поможет ему заснуть.

LXXXVI

Креслин просыпается рано, сразу после того как первые солнечные лучи осветили поверхность Восточного Океана. Значит, он успеет поработать с камнем, прежде чем вместе с Мегерой отправится на встречу с Шиерой, Хайелом, Лидией и Клеррисом – теми, кого юноша про себя называет неофициальным Регентским Советом.

Перейдя в недавно отгороженную стенами комнату, где предполагается со временем оборудовать кухню, он достает ломоть черного хлеба и наливает из бака кружку холодной воды. В цитадели можно будет перекусить основательнее, а здесь, в регентской резиденции, не сыщешь ничего лучше сухой корки. Ветер с моря приносит прохладу, но безоблачное небо обещает, что день будет жарким.

Полагая, что Мегера еще спит, Креслин, стараясь не шуметь, переносит заготовки к плите, служащей ему столом каменотеса. Сделав дюжину ходок, юноша останавливается и утирает взмокший лоб. И это – в такой ранний час! К полудню, наверное, здесь будет настоящее пекло.

– Гляжу, ты рано поднялся, – говорит, высунувшись из окна, одетая в линялую голубую сорочку растрепанная Мегера.

– Я старался не шуметь.

– Спасибо за заботу... Но если мне хоть когда-нибудь удастся подняться раньше тебя, я покажу, в чем разница между «не шуметь» по-твоему и не шуметь на самом деле.

– Ну если ты встанешь в такую рань...

– Не все рвутся встречать солнце.

– Солнце солнцем, но у нас сегодня вроде бы, назначена встреча.

– Минуточку, я только умоюсь.