Башни Заката

В горах, куда доступа нет мужчинам,
Поставили ангелы грозных стражей.
Хоть скованы льдом студеным вершины,
Тех стражей сердца холоднее даже;
В руках тех женщин клинки стальные,
Средь вечных снегов на пост они встали,
Они прекрасные и живые.
Но их сердца холоднее стали.

С вершин, где солнца нечасты блики,
Куда чужой не найдет дороги,
Где к небу свои бесплодные пики
Закатные вздымают Отроги, —
Оттуда, где реет Оплота знамя,
Воительниц нисходят отряды
С мечами, разящими словно пламя,
Неотвратимо и без пощады.

И если дерзнешь добраться дотуда,
То кровь твоя лед утесов согреет,
И тело твое не найдут, покуда —
Покуда горы не постареют,
Доколе камень не раскрошится,
Не стают снега, лежащие ныне;
А стражи, которых весь мир страшится,
Пребудут в могучей своей твердыне.

Они же в замке пребудут этом,
Пока поседевшее мироздание
Не позабудет о демонах света
И обо всем, что гласит Предание.
И пока моя песня в глубинах ночи
Не сгинет вся, до последнего слова,
Не дерзнет никто из юношей очи
Поднять к обители их суровой...

В горах, куда доступа нет мужчинам.
Поставили ангелы грозных стражей,
Хоть скованы льдом студеным вершины,
Но тех стражей сердца холоднее даже.
Они останутся в замке этом.
Пока поседевшее мироздание
Не позабудет о демонах света
И обо всем, что гласит Предание.

И пока моя песня в глубинах ночи
Не сгинет вся, до последнего слова,
Не дерзнет никто из юношей очи
Поднять к обители их суровой...

Когда Креслин умолкает и серебряные, лишь с легким налетом меди ноты тают в воздухе, в зале воцаряется тишина. Никто не только не говорит, но, кажется, даже и не дышит. Ничего не говорит и сам юноша; вместо того он снова берется за гитару.

...Любовь сияла белизной
Голубки белокрылой,
Но так прекрасен был другой.
Кто разлучил нас с милой...

Закончив, юноша делает паузу и, надеясь, что не перепутал слова, потирает отвыкшие от струн пальцы.

– ...Еще, – доносится из зала едва слышный шепот. – Еще...

Креслин поудобнее устраивается на табурете.

...Менестрель, с дырявой котомкою
За любовью шагающий вечною!
Что в котомке твоей – птицы певчие
Или музыки золото звонкое?..

Эта незатейливая песенка вызывает улыбки на лицах герцогских солдат, а вот стражей из Оплота, похоже, оставляет равнодушными. Подумав, Креслин заводит другую, на ходу припоминая слова:

Не спрашивай меня, каков мужчина!
На лесть он падок и душой изменчив;
Кокетлив, вздорен, склонен к пустословью;
Но что с него возьмешь – ведь он мужчина!

Не спрашивай меня, каков мужчина!
Ему носить пристало в ножнах веер
И взоры госпожи ловить покорно...
Но что с него возьмешь – ведь он мужчина!

Песня, пропетая с нарочитым нажимом, вознаграждается сардоническими усмешками монтгренских солдат и довольным смехом старших стражей из Оплота.

Пальцы Креслина болят, в горле пересохло. Используя паузу, чтобы припомнить еще хотя бы пару песен, он озирается по сторонам, и Мегера подает ему маленькую чашку сока. Она бледна как мел.

– С тобой все в порядке? – спрашивает юноша.

– Все нормально. Я подумала, что тебе не помешает смочить горло, – отвечает она и садится на свое место рядом с Шиерой.