Башни Заката

Пожимая плечами, Креслин берет гитару и ослабляет струны, после чего прячет инструмент в футляр. Прикосновение к защелкам лишний раз напоминает ему, как давно он не касался струн.

Хотя воины из Монтгрена и Оплота по-прежнему сидят за разными столами, они уже не ворчат и смотрят друг на друга без признаков враждебности. Креслин надеется, что со временем сюда будут приходить не только одинокие солдаты и стражи. Люди начнут отдыхать здесь целыми семьями.

– Да, мы все надеемся снова услышать твою игру, – вторит Хайелу Шиера.

– Мне нужно поговорить с тобой, – тихим, усталым голосом произносит Мегера.

– Сейчас?

– Дома. Я долго здесь не задержусь.

С ее лица так и не сошла мертвенная бледность, и Креслин чувствует беспокойство: она слишком выкладывается и, наверное, переутомилась. Разумеется, Мегера тотчас слышит его мысли:

– Прекрати. Прекрати, пожалуйста... – Мегера направляется к нему, но неожиданно ее останавливает Клеррис:

– Можно задержать тебя на минуточку?

– А это не может подождать до завтра?

– Боюсь, что нет.

Креслин вздыхает с облегчением, поскольку иметь дело с раздраженной Мегерой теперь придется Клеррису. Однако все равно он чувствует себя виноватым. Его догоняет Лидия:

– Не возражаешь, если я немножко пройдусь с тобой? Я должна тебе кое-что сказать.

Юноше не нравится тон, которым произнесены эти слова.

– Не возражаю. Ну, где я еще прокололся?

– Прокололся?

– Ну, дал маху... Короче, что я сделал не так? В последнее время вы с Клеррисом только и делаете, что тычете меня носом в мои ошибки.

– Положим, мы делаем не только это, а ты не больно-то прислушиваешься к нашим упрекам, – с полушутливым укором говорит целительница, приноравливаясь к его шагу.

– Наверное, я их заслуживаю. Но что не так на сей раз?

– Мегера. Сегодня вечером ты огорчил ее, и уже не в первый раз.

– Опять? Что бы я ни делал, все не по ней. Разговариваешь с ней – злится, молчишь – злится еще пуще!

– Креслин... – мягкий укор в голосе женщины несколько охлаждает юношу.

– Да? – устало произносит он.

– Мегера твоя жена.

– Не более чем по названию.

– А ты когда-нибудь спрашивал ее, почему?

– Нет, тут и так все ясно.

– А говорил ты ей о любви?

– А это нужно?

Лидия фыркает.

– Чего смешного, – ворчит он, – понятно же, что всякие слова бесполезны. Она и без слов чувствует, что, глядя на нее, я не могу ее не хотеть, и от этого приходит в ярость.

– Предположим. А что чувствовал ты, всякий раз, когда шел через пиршественный зал Западного Оплота?

Креслин судорожно сглатывает.

– То-то и оно... А ведь ты не ощущал помыслов и желаний стражей, просто видел их лица и слышал шепотки. А каково бы тебе пришлось, знай ты, что за мысль кроется за каждым словом?

Тон целительницы холоден, точно северные звезды. Ее слова разят, словно клинок, прямо в сердце. Юноша отмалчивается, чувствуя, как начинает щипать глаза.

– Твоя жена – пусть она стала твоей женой только благодаря козням Риессы – за все это время слышала от тебя разве что парочку теплых слов. Ты никогда не ухаживал за ней, не старался ей понравиться, и она чувствовала лишь твое постоянное вожделение. Разве это поможет сблизиться? Поможет ей понять, что ты ее любишь?

Креслин ежится, ибо слова целительницы подобны ледяным ветрам, какие ему случалось вызывать с Крыши Мира.

– При всяком удобном случае ты демонстрируешь очередное умение, а сегодня вечером задел ее особенно сильно. Ты пел песни любовные и военные, шутливые и серьезные, марши и бал-ла-ды, на глазах у всех вкладывая в них свою душу. Раскрывая себя перед людьми почти незнакомыми, почти чужими. А она, женщина, которую ты вроде бы любишь, никогда не слышала твоего пения, даже не подозревала о подобном таланте. Как ты думаешь, ее это сильно обрадовало?

– Хм... едва ли.

– Вот именно, – голос Лидии звучит теперь несколько мягче. – Так что если сегодня вечером она снова обрушит на тебя свой гнев, ты должен понять его причину.

– Ну, пойму. А дальше-то что делать?

– Прежде всего – выслушать все то неприятное, что она тебе скажет. Осмыслить услышанное и воздержаться от ответных уколов. Не демонстрировать ни превосходства, ни чувства вины, а просто объяснить ей, что до сих пор действительно не понимал, что творится в ее душе, и теперь постараешься исправить это, относясь к ней как к другу.

– Не знаю, получится ли...

– Если не получится, – произносит Лидия, резко остановившись, – вы оба не доживете до конца лета. Доброй ночи, Креслин.

Она уходит, и шаги ее так легки, что их заглушает мягкий шелест набегающих на песок волн и трели цикад.

Некоторое время Креслин стоит, надеясь расслышать то ли удаляющиеся шаги Лидии, то ли приближающиеся шаги Мегеры, но так ничего и не услышав, медленно бредет вверх по склону. Дома он зажигает лампы, сначала в своей, а потом и в ее комнате.

В открытое окно веет прохладой.

Лампы горят и горят, а Мегера все не идет. Неужто опять решила провести ночь со стражами? Не из-за того ли, что нечто в его поведении заставило ее подумать, будто ему это безразлично?