Башни немецкого замка

Хоффель вспомнил, как они оборонялись в районе столовой, даже убили какого-то шустрого русского. Ланке и чета Кунце убежали вперед. Муж метался, переворачивал стулья. Жена истошно верещала, умоляла Ланке вытащить ее из этого дерьма. Ланке кричал, чтобы они шли дальше, через буфетную в гостиную и кабинет. Он задержит русских. Тогда они еще не знали, что там тупик. Супруги побежали дальше, а Ланке, видимо, спрятался в шкаф. Когда Крауземан и Хоффель перебежали в соседний зал, там уже никого не было. Фрау Генриетта голосила где-то дальше.

Это могло быть правдой, но эсэсовец, описывая события, вел себя развязно, хамил, откровенно злорадствовали. Ткачук не сдержался и двинул Хоффелю в ухо. Тот загремел с табурета, но продолжал смеяться. Ткачук начал избивать его ногами. Гаврилович недовольно прикрикнул на него. Он прекратил экзекуцию, схватил арестанта за шиворот, усадил на табурет.

Хоффель сам напрашивался на неприятности, скалился, ерничал. Следы побоев у него уже заживали. Теперь поверх них гармонично укладывались новые. По существу Хоффель не сказал ни слова.

Автоматчики утащили избитого эсэсовца в камеру. Гаврилович морщился. Капитан Ткачук перекурил, успокоился.

Крауземан тоже не блистал красноречием. Он ждал конца, но такого удовольствия не получил. Умерщвлять арестованных Гаврилович пока не собирался. Настойчиво звучали вопросы.

– Я ничего не видел, – произнес оберштурмфюрер.

Это были его единственные слова.

С силой воли у вышколенного члена черного ордена дела обстояли неплохо. Он стоически терпел побои, дважды падал с табурета.

Капитан Кустовой и Пашка Куделин хмуро молчали, не принимали участия в экзекуции.

Майор Гаврилович мрачно взглянул на арестанта и приказал прекратить этот маразм, отвести его в камеру.

Вадим украдкой поглядывал на старшего лейтенанта Никишину. Она не получала удовольствия от происходящего, вышла в коридор, направилась к выходуВадиму тоже надоело сидеть в подвале. Он последовал за женщиной.

Вера Павловна прогуливалась по двору, погруженная в задумчивость. Она очень неплохо смотрелась в солнечных лучах. Невысокая, какая-то эфемерная, предельно женственная в своих суровых мужских одеждах. На нее поглядывали все, кто находился во дворе – караульные Джулай и Семушкин, подчиненный Гавриловича, решивший окончательно доломать свой «ГАЗ».

– Мужчина, угостите даму папиросой, – заявила она и устремила на него светлые глаза, наполненные какой-то затаенной грустью. – Ой, простите, товарищ майор, что я так вульгарно.

– Все в порядке, товарищ старший лейтенант, шутка удалась. Не думал, что вы курите. – Злобин выбил из пачки папиросу, щелкнул зажигалкой.

Женщина затянулась, благодарно кивнула и сказала:

– Пару лет назад сама не думала, что буду курить. Этот процесс мне представлялся отвратительным и неприемлемым. Но жизнь распорядилась иначе. Кто сейчас не курит?

– Вас коробит происходящее в подвале?

– Да, немного. Не люблю жестокость, предпочитаю использовать логику и смекалку.

– Держу пари, до войны капитан Ткачук работал следователем НКВД.

– Да, это заметно. Он являлся сотрудником Главного управления госбезопасности НКВД, занимался делами антисоветских групп и организаций. С лета сорок первого в особом отделе действующей армии. Сам из Ворошиловграда. Едва ли не на глазах Алексея погибли его жена и двое маленьких детей. Они спешили покинуть город, куда уже входили немцы, но долго возились с вещами. Снаряд попал точно в дом. Алексей в это время ждал их за калиткой, у машины. Удивляюсь, как после этого он не сошел с ума.

– Я не знал, Вера Павловна.

– У Ткачука особый счет к этой публике. Признался однажды, что рвать их готов голыми руками. Алексею совершенно плевать, что думают по этому поводу окружающие.

– Понятно, Вера Павловна. У вас такие же счеты к захватчикам?

– А разве у кого-то не так? – Она удивленно приподняла красивые ресницы. – Возможно, лично я пострадала меньше, чем другие. Родилась и большую часть жизни провела в Актюбинске. Это город на западе Казахской ССР, его основали казаки в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году. Отец был красным командиром, одним из тех, кто устанавливал советскую власть в городе, несколько лет руководил районным исполкомом. Потом дали знать о себе раны. Он долго болел, умер в двадцать восьмом году, еще молодым. Мама больше замуж не вышла, воспитывала меня одна. В Актюбинске я окончила радиотехникум, собиралась поступать на заочный в алма-атинский университет, но началась война.

– Что можете сказать об Иване Филипповиче?

– А что с ним не так? – Вера Павловна пожала плечами. – Нормальный человек, временами крут, но кто из нас не таков? Опасностей не боится, но на рожон не лезет, грубой силе предпочитает умственную деятельность. Самое главное достоинство Ивана Филипповича состоит в том, что он не прячется за спины подчиненных и не сваливает на них ответственность. Недостатки, впрочем, у него тоже есть. – Вера Павловна выбросила окурок, придавила носком сапога. – Вы очень хотите о них услышать?

– Хочу знать о приказе, который вы получили перед поездкой в Форгарош, – ответил Вадим.