Башни Анисана

– Но его аба будет против! – воскликнул Гиб Аянфаль, – он сам говорил, что не хочет, чтобы его дитя попало в недра. Знаю, вы не позволяете им считать друг друга родичами. Но волны уже связали их! И сейчас Хиба должен тут быть! Вместе с Бэли!

Сиятельный лик белой матери стал строгим.

– Для Хицаби сейчас как никогда важно оставить своё дитя! – непреклонно сказала она, – нам тоже хотелось, чтобы Бэли продолжал жить под лучами Онсарры. Но Хицаби поступал с ним так, как поступают со своими детьми те, кто властвует в недрах. Стоит ли удивляться, что в этом случае жизнь Бэли сложились именно так? Я знала, что вы придёте сюда, Гиб Аянфаль, и зададите такой вопрос. Звезда ещё не посвятила вас в тонкости секрета жизни, и я могу лишь призвать вас к тому, чтобы вы ни в коем случае не говорили Хицаби о том, что видели и слышали здесь. Ваши слова навредят и ему, и Бэли, и вам самому. Именно сейчас у него есть шанс отпустить, сделать то, что он должен был сделать с самого начала. Ваш друг получил очень большую власть над путями жизни, но не смог правильно ей распорядиться. Когда-нибудь вы сможете это понять, Гиб Аянфаль, когда волны одарят вас знаниями. Пока же не вмешивайтесь. Дайте вашему другу пройти испытание, а Бэли спокойно воссоединиться в семи дарах.

Гиб Аянфаль не мог беспрекословно воспринять эту речь. Он видел, что мать много не говорит ему, путая загадочными словами, и не мог смириться с тем, что его отстраняют от ситуации. Он вскользь взглянул на вторую матрону, и вдруг интуиция мягко указала ему на воспоминание о давнишнем разговоре с Хибой на вершине старой башни.

– Так вы… его сёстры?! – негромко спросил он. Лица белых матерей никак не изменились, но их молчание только крепче убедило Гиб Аянфаля в верности его догадки.

– Почему вы так жестоки с ним?! – уже во весь голос воскликнул он, глядя прямо в глаза белой матери, – если вы – одна семья, то как вы можете так поступать?!

Его плеча коснулась рука Тэти.

«Не следует так говорить с матроной Линанной, Янфо», – беззвучно сказала она, – «Она вместе с матроной Саникой спустилась к Бэли из храмов Белого Оплота Рутты! Им полагается почёт, и вы должны быть с ними вежливы, даже если не хотите соглашаться».

Гиб Аянфаль с недовольством взглянул на замковую сестру, собираясь возразить, но его опередила сама мать Линанна, догадавшаяся, о чём идёт их мысленный разговор:

– Не надо упрекать его, Тэти, – мягко проговорила она.

В это время вторая матрона, прежде отстранённо наблюдавшая за дискуссией и названная матерью Саникой, подошла ближе, и, склонившись над Бэли, прислушалась к его внутреннему состоянию, после чего снова заботливо закрыла его с головой серой материей. Гиб Аянфаль не мог оставить это без внимания.

– Бэли пожаловался мне, что очень голоден. Дайте ему пасоки, если стремитесь унять страдания!

– Его тело разрушается изнутри. Принять пищу оно уже не способно, и голод уймётся только тогда, когда Бэли уснёт чуть крепче, – спокойно ответила мать Саника, – если бы вы его не разбудили, то он не ощутил бы этого.

Она выпрямилась и коротко кивнула своей коллеге. Мать Линанна подошла к Гиб Аянфалю и, взяв его за подбородок, коснулась большим пальцем уголка его губ. Сей жест был незнаком юному асайю, но из-за него всё его тело охватило странное оцепенение, так что Гиб Аянфаль совершенно не мог сопротивляться действиям матроны. Прикосновение длилось всего несколько мгновений, после чего белая мать убрала руку и негромко сказала:

– Так будет лучше для всех, Гиб Аянфаль. Примите молчание. Тэти, проводите Гиб Аянфаля наверх более безопасным путём, чтобы ему не пришлось вновь перебираться через канал.

Тэти кивнула и подошла к строителю, собираясь ему что-то сказать. Но Гиб Аянфаль отскочил от неё и сам бросился прочь туда, где зияло чёрное жерло канала.

Гиб Аянфаль был потрясён. Уверенность в будущем и настоящем, которая есть у каждого асайя, пошатнулась, и он впервые ощутил хрупкость мира, согретого лучами Онсарры, к которому он так привык. Почему аба Альтас никогда не говорил ему о таких вещах? Голос и волны оберегают общий покой – пусть. Но аба Альтас должен был быть с ним искренен. Он считал его неготовым к этому? Прозрение зародило в душе горькую обиду, которая жгла его как раскалённая пыль. И что теперь делать? Непременно рассказать всё Хибе, когда они встретятся невзирая на слова белой матери. И, если они не успеют застать Бэли здесь, то он хотя бы передаст прощальное слово…. В памяти вновь ярко предстал страдающий от чёрной болезни ребёнок, и веки Гиб Аянфаля обожгли горькие слёзы жалости. Торопясь к другу, он стремительно пронёсся по хрупкому мостику над страшной бездной, даже не заметив жгучего пыльного ветра, взлетел вверх по коридору, проскочив сквозь барьер и выбежав в залу с купальнями. Только тут он остановился, вдруг почувствовав себя плохо.