Башни Анисана

– Я никак не мог вспомнить, как он выглядит, – проговорил он, – ты ведь побудешь со мной Янфо, пока я не усну?

Гиб Аянфаль кивнул.

– Хочешь, я унесу тебя наверх? – спросил он, – Если… тебе и вправду придётся уснуть, то лучше там, под светом Онсарры.

Но Бэли только покачал головой.

– Белые матери не разрешат, – ответил он, – это они сказали, что к утру всё кончится. Они говорили так, будто это будет просто покой, как и в каждую ночь. Но Хицаби ещё давно рассказывал мне о болезни. Сон – это забвение. После меня унесут к Ци. Но я хотя бы буду спать, вспоминая об абе. Янфо, передай ему, что я помню и люблю его.

Гиб Аянфаль скупо кивнул, не зная, как выразить переполнявшие его горькие эмоции.

– Да, Бэли, – проговорил он, – если бы я только знал, что ты здесь, он бы сейчас пришёл со мной! Но кто с тобой это сделал?

– Я точно не помню, – прошептал Бэли, – но, кажется, она была одна. Ты знаешь, ядущая, которых под покровом Голоса ещё зовут ловицами. Она схватила меня, коснулась шеи чем-то чёрным, похожим на пылеток, выходящий прямо из её рта. И так держала очень долго. Но я вырвался и убежал. Я звал абу, но волны точно не слышали меня. А потом… я не помню. Знаешь, Янфо, мне всё время хочется есть. Такой голод. Даже во сне.

– Принести тебе пасоки?

– Нет. Если ты уйдёшь, то насовсем! А когда я вижу тебя, то как будто бы вспоминаю, всё, что было.

Взгляд Бэли впился в его глаза. В нём светилась осознанная обречённость, и вместе с тем равнодушие надвигающегося забвения. Гиб Аянфаль только молча смотрел на него в ответ, пока прямо перед ним на лоб Бэли не легла чья-то белая рука с тонкими пальцами, отчего глаза его мягко закрылись.

Гиб Аянфаль, изумлённый тем, что совершенно не уловил чужого приближения, поднял голову и увидел перед собой высокую белую сестру, которая, похоже, совершенно не удивилась его присутствию в залах недужных. Взор её спокойных серебристо-фиолетовых глаз пронзал насквозь. Гиб Аянфаль сходу отметил, что незнакомка отличается от обычных замковых сестёр – её сложение излучает мягкую мощь, отблески которой Гиб Аянфаль прежде замечал у только у Росер. На лбу её чернело четыре энергометки, передник был насыщенно синего цвета, а за воротом белой рубашки поблёскивал золотой круг патрицианского знака. Волны вокруг излучали почтительный трепет, так что перед неизвестной хотелось склонить голову в выражении глубокого поклонения. Всё это говорило о её высоком положении белой матери. В отдалении стояла ещё одна неизвестная мать в таком же синем переднике и с лентами, оплетавшими высокий лоб, и хорошо знакомая Тэти, казавшаяся непривычно маленькой на фоне своих высокорослых коллег: как среди белых сестёр, так и среди нэн старшие и опытные асайи имеют более мощные и плотные пурные тела.

Гиб Аянфаль отпустил руку Бэли и поднялся на ноги. В первый миг ему захотелось немедленно броситься прочь – он уже слышал возмущение Голоса из-за того, что рискнул пройти за барьер, а то, что его заметили другие асайи, ещё больше усугубляло положение. Однако белые матери взирали на него со спокойствием и величественной добротой, так что он почувствовал, что может остаться. Для этих асайев как будто бы были неведомы многие условности Голоса, и потому Гиб Аянфаль, уже окончательно взяв себя в руки, обратился к матери с золотым кругом патрицианского знака, глядя в её неприступно спокойное лицо:

– Вы поможете Бэли? Вы ради него пришли, правда?

Белая мать бесстрастно взирала на него, не торопясь с ответом.

– К утру Бэли уснёт, и тогда его унесут в Низ на очищение. Мы уже облегчили его страдания насколько могли. Ваш приход, конечно, вырвал его из сна. Но вы тоже принесли ему то облегчение, которое он ждал.

– Что будет представлять из себя это очищение? – тут же спросил Гиб Аянфаль, – почему вы не можете исцелить его здесь?

– Можем. Но, видите ли, Гиб Аянфаль, чёрная болезнь стоит особняком среди асайских недугов. Это самый тяжёлый вид приобретённой болезни, так как она затрагивает все семь жизненных даров асайя. Если обычные болезни ведут к нарушению физической структуры пыли, то чёрная напротив оставляет пыль целой, но заставляет её терять вита-информацию, обращая в обезличенную субстанцию, которую легко взять под контроль извне. Как вы понимаете, вследствие этого асай теряет и своё пурное тело, а если он ещё недостаточно стоек, то и волновые отражения его начинают отделяться одно от другого, не удерживаемые больше двумя нижними дарами. В руках ловиц всё это протекает в сотни раз быстрее, приводя в конечном счёте к завершению воплощения. Если асайям удаётся вырваться, то они продолжают разрушаться, но только медленно и мучительно. Остановить процесс и соединить всё воедино способна либо белая мать, либо нэна. Однако, существуют законы относительно того, в чьи руки попадёт поражённый асай. В случае Бэли, он должен быть передан нэнам. Что мы и вынуждены будем сделать утром.