– Да. – Агнес могла бы еще много рассказать господину: и что отцу Бернарду она продает зелье приворотное, и что ее приглашают во многие добрые дома Ланна, – но она была девушкой умной и считала, что не обо всех ее успехах кавалер должен знать. – И вас, господин, в городе чтут высоко.
– Угу, – Волков посмотрел на нее внимательно, – значит, долгов ни перед кем у тебя нет. Может, булочнику, мяснику или молочнику должна?
– Нет, ни им, ни слугам ничего не должна.
– Угу. – Он так и смотрел на нее. – А откуда ты деньги берешь? У меня, как уехала, ни разу не спросила.
– Справляюсь, господин.
– Справляешься?
Теперь ей не по себе стало. Взгляд кавалера такой был тяжелый, и девушка принялась ерзать в кресле своем.
– Не волнуйтесь, господин мой, ничего предосудительного, что могло бы имя ваше запятнать, я не делаю.
Зачем кавалеру знать, что она варит зелья с утра до ночи, что меняет вид свой как вздумается, что давеча избавилась от любовника. Нет, господину о том знать не надо.
– Смотри мне. – Он постучал по столу пальцем.
Этого ей оказалось достаточно, чтобы понять, что господин не шутит. Он вообще не был расположен к шуткам.
– Если в деньгах возникнет нужда, так пиши сразу.
– Обязательно, господин, – отвечала девушка, а сама все успокоиться не могла, косилась на мешок.
Волков поглядел вдоль стола, в конец его, где возле очага со сковородой возилась горбунья, и крикнул:
– Эй, ты!
Зельда догадалась, что обращаются к ней, поклонилась и замерла, ожидая распоряжения. Волков жестом показал ей: убирайся отсюда. И кухарка поняла, сняла сковороду с плиты, снова поклонилась и ушла в людскую.
А вот у Агнес сразу проснулся интерес: чего это господин собрался делать, уж не стекло ли из мешка достать? Она даже задышала чаще. Отложила вилку. Но Волков не спешил брать мешок, он опять пристально смотрел на девушку и, кажется, думал о чем-то.
– Господин мой, о чем вы думаете? – наконец не выдержала Агнес. Волков опять на нее смотрел словно сомневался, говорить ей или нет о деле своем. – Скажите уже. И не волнуйтесь, нет у вас человека преданнее меня. Авось я не Брунхильда ваша.
Волков еще немного помолчал, а потом и говорит:
– Есть у меня дело одно, что не дает мне покоя. И дело сие железом я разрешить никак не могу.
Агнес, Агнес, ах, как она была умна. Девушка положила свою маленькую ручку на его огромную и проговорила, заглядывая в его лицо:
– Так скажите мне имя этого пса.
Волков покосился на нее, но руки не отнял.
– А откуда ты знаешь, что у дела моего есть имя?
– Так вы сами сказали, что железом дело ваше не разрешить, значит, у вас есть враг, которого вы убить не можете. Видно, враг этот могущественен, – сразу откликнулась девушка.
– И опасен, – продолжал кавалер. – Недавно он бандитов сильных нанял убить меня и сразил одного из лучших моих людей. А после возглавил большой отряд и повел его на меня.
– Господин, все, о чем прошу вас: скажите мне имя пса этого, – спокойно, даже беззаботно произнесла Агнес.
И, видно, эта беззаботность насторожила Волкова.
– Ладно… После…
– Скажите мне имя пса этого, – повторила девушка, выговаривая каждое слово для убедительности, – господин мой.
– Я подумаю, – ответил кавалер. Он повернулся, снял со спинки стула мешок и положил его девушке на колени. – Еще одно дело для тебя есть.
Сердце Агнес забилось от восторга. Да, у нее на коленях лежало стекло. Стекло, подобное которому она так безуспешно искала уже столько времени. Она волновалась так, словно ей досталась голова любящего, сладчайшего из любовников.
– И что же вам нужно, господин мой?
– Я еду на войну… – начал он.
– На войну? Едете? А разве вы не у себя воюете с горными еретиками?
– Нет, теперь еду воевать мужиков, что распоясались и забыли свой долг, Бога и призвание. И хочу знать, вернусь ли живой. Можешь поглядеть в шаре, что со мною будет?
– Конечно. Если вам угодно, я прямо сейчас то и сделаю, – сказала девушка, уже краснея. – Помните, как это делается?
– Не помню. Как?
– Мне надобно будет раздеться, – отвечала Агнес, еще больше покрываясь.
– Ах, это, конечно, да… Делай как надо.
– Тогда нам лучше подняться в спальню.
– Ну пошли.
Волков не без труда поднялся из кресла, так как нога после трех дней в седле заметно ныла. Девушка заметила его гримасы боли.
– Вижу, раны ваши брат Ипполит не вылечил.
– Эти раны уже не лечатся, – отвечал он.