Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

Сказав это, Волков взял стакан и откинулся на спинку раскладного кресла, сел так непринуждённо, словно не с врагом говорил, а со старым приятелем за стаканом вина пережидал полуденный зной. И хоть выглядел он спокойным, как раз сейчас он и волновался. Очень волновался, ожидая от Райхерда ответа. И человек, что больше походил на крестьянина, а не на первого консула целой земли, наконец ответил, вернее, задал ему вопрос, который он и хотел услышать.

— И что же вы желаете?

— Что желаю? — генерал сделал паузу, как будто думал, как ответить на вопрос, хотя давным-давно знал, чего он желает. Наконец ответил консулу: — Желаю торговать. Хочу, чтобы в земле Брегген мою рожь, мой овёс и мой ячмень принимали беспошлинно, и кирпич с черепицей тоже. Лес… Всё, что на моей стороне реки, — всё моё. Линхаймский лес мой. Если Мелликонская ярмарка оживёт, желаю, чтобы мой купец имел место в первом торговом ряду. И ко всему ещё желаю десять тысяч гульденов.

— Так вы мира желаете? — спросил ландаман. — Торговать хотите?

В голосе его слышалось удивление, видно, никак он не ожидал от закоренелого солдафона, каким считал Волкова, разумных требований мудрого правителя.

— Не всё мне мечом проживать, если сосед честный и не заносчивый, можно и с торговли жить, — спокойно отвечал кавалер. — Тем более, что и вам это будет выгодно.

— Много вопросов, — заговорил ландаман после длинной паузы, — напомню вам, что совет уполномочил меня говорить лишь по поводу пленных.

— Так ступайте и передайте совету мои предложения. Скажите, если примут их, я готов подписать мир.

Первый раз, первый раз он произнёс это слово. «Мир». Оно должно было прозвучать. Вот только генерал волновался: не рано ли? Этак горцы, сволочи, подумать могут, что ему мир нужен больше, чем им. Ерепениться начнут. Заноситься. Впрочем, не в их положении сейчас заносчивыми быть. Ведь он и в самом деле может выжечь за месяц всю их землю. Ну, кроме пары крупных городов, таких как Шаффенхаузен и Мюлибах. А после Мелликона они в этом сомневаться не должны.

— Я передам совету ваши пожелания, — произнёс первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд, вставая.

— Нижайше прошу совет земли Брегген с ответом не тянуть, — с заметной долей язвительности произнёс генерал, тоже поднимаясь из кресла. — Иначе поутру начну бить стену и резать пленных. Жду ответа до зари, и не более.

Ландаман посмотрел на него и лишь кивнул головой.

Когда делегаты города уехали, к нему пришли офицеры. Брюнхвальд, Кленк, Пруфф, фон Реддернауф, Роха и Дорфус с Мильке. Господа хотели знать, как прошли переговоры. Но Волков не хотел ни гадать, ни обнадёживать:

— Ничем, господа, — отвечал он, — дал им время до утра. Капитан Пруфф, до утренней зори прошу вас стену не бить. А вы, господа, работы продолжайте, рогатки напротив ворот не сделаны, чего ждёте? Вылазки? Палисады ставьте. Окапывайте их. Готовьте фашины. Фон Реддернауф, разъезды не ослаблять. Пока для нас всё идёт, как и шло. Готовимся к штурму, господа. Готовимся к штурму.

Но штурмовать город не пришлось. Ещё до захода солнца на восточные ворота пришёл человек и протрубил оттуда. Звук трубы был слышен весьма далеко и долетел до шатра, около которого, под навесом от солнца, Волков сидел за столом, сидел в одиночестве, никого не хотел видеть, ни с кем не хотел говорить, почти не прикасался к ужину. Генерал должен был выказывать спокойствие и хладнокровие, хотя будь он сейчас один, он бы места себе не находил от волнения. Но теперь, услыхав трубу, он почти сразу успокоился. Горцы решили… Нет-нет, конечно, они не примут безоговорочно всех его требований, на это кавалер не рассчитывал, но они решили торговаться. Реши они продолжить войну, то просто ничего бы не предприняли до утра, а скорее всего, перетащили бы на восточную стену свои пушечки. Услыхав трубу, он начал успокаиваться. Попробовал свежайшей буженины и попросил у Гюнтера неразбавленного вина.