Барсук развернулся и уронил листы. Они, как листва, падали на пол, когда он выпустил ножи — подобные длинным когтям — и сгруппировался, готовясь к прыжку. Взгляд его метался между Сесилией и Анникой.
— Полиция! Буду стрелять!
Анника на долю секунды встретилась с Барсуком взглядом. За стеклами маски больше не осталось ничего человеческого — только жажда крови. Но он встал между ней и Сесилией, как будто хотел дать Аннике время сбежать. Анника пару секунд колебалась, а потом рванула в коридор. Она не понимала, бежала она от Барсука или от пистолета Сесилии Врееде. Она просто бежала. За спиной она слышала тяжелый стук ботинок об пол. Она слышала скрежет ножей о камни. Это могло значить только одно: он преследовал ее. Скребущий. Апельгрен. Барсук. В любом обличье существо желало ей зла, как и всегда, с самого ее детства.
Она не решалась обернуться и посмотреть, насколько он близко, но она не даст ему себя поймать. Она знала, что делать, чтобы выжить. Она нырнула головой в черную дыру в полу.
Влажная земля прилипала ей на плечи. Корни и камни царапали тело, пока она скользила все глубже и глубже. Воздух был тяжелым от почвы и разложения. Шею щекотали падающие на нее комья земли, черви и подземные насекомые. Все шевелилось. Тоннель был воплощением ужаса, который сдавливал тело Анники со всех сторон, пока она терпеливо лезла вперед. Земля забивалась всюду. В ее волосы, рот и между грудей. Она залезала ей под ногти, хрустела на зубах и щипала многочисленные ранки.
Несмотря на это, она прокладывала путь вперед. Грудная клетка разрывалась от напряжения. Кровь кипела от адреналина. Каждый вдох напоминал ей, что он мог быть последним. Воздух был спертым, кислорода не хватало. Но выбора не было. Обратной дороги нет. Даже если она могла бы развернуться, нет уверенности, что получится подняться наверх. К тому же он мог быть за ее спиной, в тоннеле. Барсук. Остатки того, кто когда-то был Яном Апельгреном, писателем, чья короткая успешная карьера открыла путь для сумасшедшего существа, которым он стал и о ком написал. Глаза Анники наполнились слезами. Единственное, что помогало не впадать в панику, — решимость выжить. Мышцы изнемогали от напряжения, а она все равно продолжала, жмурилась и сжимала зубы. Вперед во мрак. Глубже, дальше.
Со своим страхом Анника была один на один, но под землей она не одна. В почве что-то зашевелилось. Это походило на толчки, вибрации, от которых сыпалась земля, причем не от ее движений. Она представила сильные руки, кисти, как ковши, с острыми когтями, копавшими параллельно с ней. В воздухе ощущалось давление, как от чьего-то присутствия. Стены тоннеля стали сужаться вокруг, когда к ней приблизился ее преследователь.
Вдруг она разобрала тихие шепоты. Она уже слышала их когда-то — в детстве, в подвале. Они манили и вместе с тем пугали. Мужчина, который, вероятно, за ней охотится, который может схватить ее за руку в любую секунду, пугал больше, чем те, кто действительно обитал в земле. Он всего лишь блеклая копия. Его когти даже не настоящие, и все равно он вселяет больший ужас, чем шепоты. Те, кто шепчет ей из-под земли, ждали ее всю ее жизнь. Теперь она поняла, что они царапали стену не чтобы ее напугать, а чтобы призвать к себе. Она страшилась их не из-за того, кто они, а из-за того, что желала последовать на их манящий зов — глубже в землю.
Когда силы совсем покинули Аннику, шепоты стали громче. Когти прорвали стены тоннеля, призывая ее двигаться вперед. Она чувствовала тяжесть земли на щиколотках, когда части тоннеля рушились. С губ Анники сорвался не то вой, не то крик, и последним усилием она протолкнула свое тело вперед.
Когда ее голова снова оказалась над землей, она почувствовала себя так, будто вынырнула из водоворота. Анника хватала ртом воздух и карабкалась вверх изо всех сил, пока руками не смогла ухватиться за мох и выползти из подземелья — на ледяной ночной воздух.
Анника скатилась с холмика посреди густорастущих деревьев. Свет полной луны играл в хвое и листве. Ее ломало от перенапряжения, и она рыдала, тяжело дыша. Но она не умерла. Она была жива, заново родилась из земли, словно младенец.
87
Тот, кто это читает, возможно, воспользуется моим рассказом, чтобы остановить этот кошмар — даже если глубоко внутри я уверен, что это бессмысленно.
Посреди кабинета Сесилии и Юнаса стоял шредер. Весь письменный стол занимали коробки с архивными документами. С белых досок стерли информацию, а служившая таймлайном изолента лежала возле шредера, свернутая в клубок, на самом верху переполненной корзины.
За окном светило солнце. Воздух был морозным. По прогнозу, вечером придет циклон и, может быть, припудрит Гётеборг первым снегом, но пока небо оставалось светло-голубым.
Сесилия перебирала кипу написанных от руки заметок. Больше они никому не понадобятся, поэтому она начала пропихивать их в узкое отверстие шредера.