Барков

«Сумароков, — писал Пушкин, — был шутом у всех тогдашних вельмож: у Шувалова, у Панина; его дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками» (VII, 195). Заслуги придворного поэта, директора императорских театров не помешали Сумарокову умереть в нищете и забвении.

Как же у Баркова складывались отношения с властью? Был ли он, сын безвестного священника, вхож в дворцовые покои? Жаловали ли его царь и царица? И как и что он написал о них и близких к ним вельможах в своих стихах?

Баркову было поручено сочинить оду на день рождения императора 10 февраля 1762 года. Почему именно ему, а не придворным поэтам? Видимо, кто-то (а вдруг Ломоносов?) за него хлопотал.

Конечно, Барков мог видеть Петра III в Петербурге во время царских выездов или же тогда, когда царь командовал ученьями господ офицеров и солдат, сам маршировал с ними на плацу перед Зимним дворцом. Барков мог лицезреть императора на празднествах, в которых и ему, поэту, дозволено было принимать пусть весьма скромное, но все же участие. Когда по случаю заключения мира с Пруссией была поставлена пиеса итальянца Лодовико Лазарони «Мир героев», переведенная Барковым, скорее всего, и он, Барков, был допущен к созерцанию сего пышного зрелища, которое одновременно с ним созерцал и Петр III. Но главным, хотя по обстоятельствам и кратковременным мигом общения поэта с царем было зачитывание и поднесение оды Петру III на день его радостного появления на свет. Скорее всего, это произошло 14 февраля 1762 года во дворце канцлера М. Л. Воронцова на Садовой улице, где были продолжены пышные торжества, начатые в Царском Селе в сам день рождения императора 10 февраля^[117]. Возможно, Барков лично зачитал и поднес оду царю, отпечатанную отдельной книжечкой в Академии наук. Заметим, что накануне, 13 февраля, Барков был назначен переводчиком Академии и уже будучи в этой должности, мог декламировать свое сочинение императору. Все-таки сначала должность, а потом уже хвалебная ода благодетелю всея Руси и самого поэта. Хотя Бог его знает, ведь все готовилось заранее, и, вероятно, назначение Баркова всё же было связано с поручением Академии наук эту оду сочинить. Обратимся теперь к самой оде, посмотрим, как же представил Барков в ней императора.

Во вступлении поэт обращается к России с утешением в скорби по недавней кончине «богини» — Елизаветы Петровны и с надеждами, связанными с воцарением «великого монарха внука», то есть внука Петра Великого Петра III, рождение которого он и «поет»:

Восстань, Россия, оживляйся,
Оставь в сей день печаль твою,
Отерши слезы, утешайся,
Петрово рождество пою,
Великого монарха внука;
Прочь вся сердечна боль и мука,
Дух томный, бодро воспряни,
Воздав усердный долг богине,
Которой мы лишились ныне,
В тумане видим ясны дни^[118].

Далее поэт, объединяясь с читателями и слушателями своей оды (ораторский прием весьма действенный — это уже не «я», а «мы»), представляет нового царя и отца (имеется в виду «Отца Отечества»), желая «крепости», то есть непобедимости, силы его державе, причем крепости вечной, полученной от Господа:

Се зрим сияющего в славе
Героя храбра и отца,
И крепости его державе
Желаем вечной от Творца… (332)

Затем следуют исчисления добродетелей нового монарха: его «милость» — «велика», «к подданным любовь ясна», он «кроток, щедр, незлобен». Без этого в оде никак нельзя.

Труд удивления достоин,
И милость всех честней похвал!
Един монарх судья и воин,
Един в двух лицах просиял.
Петра великого геройством,
Щедротой, кротостью, спокойством
Являешь ты, Елисавет.
Натура чудо днесь открыла,
В тебе слиянны, два светила
Дают России больший свет (335).

Петр Великий и Елизавета Петровна представлены идеальными — сильными и мудрыми, добрыми и милосердными правителями. Вот они, наши маяки. Вот на кого надобно равняться, кому надобно подражать. Вот примеры для Петра III. Барков включает в свою оду дидактическое рассуждение о том, что же сулит государю бессмертие:

Подвержены пременам, твари
Живут и кончат бытие;
Но те бессмертны государи,
Которых славно житие.
Мы жизнь летящу человека
Не мерим долготою века,
Но славою полезных дел;
Коль паче славны и велики
Те чтутся на земли владыки,
О коих промысл сам радел (333).