Барков

К тому же страсть к Бахусу, попойки, которые приводили в негодование Екатерину Алексеевну, — и это могло сближать Петра III с «малым мира сего» Барковым. А. Т. Болотов, которому по долгу службы (он был адъютантом генерала-аншефа Корфа, «отправлявшего тогда должность генерала-полицеймейстера в Петербурге») довелось бывать в дворцовых покоях и сопровождать выезды императора в дома приближенных к нему вельмож, вспоминал о том, как государь, еще до обеда выпив по обыкновению несколько бутылок английского пива, ходил по комнате в клубах табачного дыма: «…а государю то было и любо, и он ходючи по комнате только что шутил, хвалил и хохотал. <…> Не успевают бывало сесть за стол, как и загремят рюмки и покалы и столь прилежно, что, вставши из-за стола, сделаются все как маленькие ребяточки, и начнуть шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие. А однажды, как теперь вижу, дошло до того, что вышедши с балкона прямо в сад, ну играть все тут на усыпанной песком площадке, как играют маленькие ребятки. Ну, все прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать своих товарищей под задницы и кричать:

— Ну! ну! братцы, кто удалее, кто сшибет кого первый?»^[125]

У А. Т. Болотова подобные сцены вызывали негодование и чувство стыда. Баркова они, вероятно, позабавили бы. Видя «первейших в государстве людей, украшенных орденами и звездами», прыгающими, он разве что мог бы посмеяться и спеть нечто подобное песенке рок-группы «Манго-Манго»: «Надо прыгать! Надо прыгать! Прыгать, прыгать, прыгать, прыгать!..»

Петр III усердно служил не только Басуху, но и Афродите. Конечно, его настоящей сердечной привязанностью была Елизавета Романовна Воронцова, которую он нежно называл Романовной. Но это не исключало его внимания к фрейлинам супруги и к другим домам. Любопытен совершенно невероятный и абсолютно недостоверный анекдот о том, что послужило причиной знаменитого указа Петра III о вольности дворянской. Анекдот этот был впервые приведен князем М. М. Щербатовым в записке «О повреждении нравов в России» — ему же рассказал о якобы бывшем курьезном случае секретарь Петра III Д. В. Волков:

«Петр Третий, дабы скрыть от Граф[ини] Елиз[аветы] Романовны, что он в сию ночь будет веселиться с новопривозною (Еленой Степановной Чогловой, впоследствии княгиней Куракиной), сказал при ней Волкову, что имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в разсуждении благоустройства Государства. Ночь пришла. Государь пошел веселиться с Княгиней Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрему какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датской собакою. Волков, не зная ни причины, ни намерения Государскаго, не знал о чем писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкия вытвержения Государю от Графа Романа Ларионовича Воронцова о вольности дворянства, седши написал манифест о сем. По утру его из заключения выпустили, и манифест был Государем апробирован и обнародован»^[126].

Конечно, анекдот, как уже сказано, исторически недостоверен^[127]. Не случайно Пушкин в заметке о дворянстве писал: «Pierre III — истинная причина дворянской грамоты» (VIII, 104). Но, как нам кажется, анекдот этот не случаен в том смысле, что по-своему отражает историческую реальность — не в государственном, а в исключительно частном плане: по-видимому, у Петра III в самом деле было широкое сердце. Ну а насколько это могло вызвать сочувствие Баркова, кто знает. Да и знал ли Барков о сердечных увлечениях своего государя?

Нам остается только гадать, как воспринял Барков известие о «добровольном» отречении Петра III от престола, его скоропостижную смерть «от геморроидальных колик». Был ли Барков в веренице людей, пришедших проститься с ним в собор Александро-Невского монастыря, видел ли мертвого императора в гробу, с почерневшим лицом, обряженного в прусский мундир.

Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны
И так же смертны, как и я^[128].

Вряд ли Баркову было известно, что Петр III намеревался навести порядок в Академии наук, где служил Барков и где его не все устраивало. Однажды император сказал своему воспитателю, академику Я. Я. Штелину:

«Штелин! Я очень хорошо знаю, что в вашу Академию наук закралось много злоупотреблений и беспорядков. Ты видишь, что я занят теперь более важными делами, но как только с ними управляюсь, уничтожу все беспорядки и поставлю ее на лучшую ногу»^[129].

Император не успел осуществить свое благое намерение. Он многого не успел. 186 дней царствования Петра III подошли к концу. Баркову же предстояло увидеть начало царствования Екатерины II, жить в славное время екатерининских орлов.