Балатонский гамбит

— Он потом все-таки познакомился со мной, — она слабо улыбнулась. — Когда Скорцени похитил его на Гран-Сассо и привез в Берлин. Он попросил, чтобы тот представил ему свою подругу, и он привел меня. Дуче охал, ахал, за столом объелозил мне руками все коленки, я просто не знала, куда деться от этой итальянской страсти.

— Я миллион раз смотрел фильм, где на стадионе ты идешь по самому краю, а в центре маршируют солдаты в парадных мундирах и касках, они в одну сторону, а ты как бы им навстречу проходишь сквозь строй в том же черном парадном мундире, с погоном оберштурмбаннфюрера. Волосы распущены, вьются, как флаг.

— Это Лени, — Маренн вздохнула. — Лени Рифеншталь. Она меня уговорила. Я упиралась долго, разве нет актрис? Но она сказала, что актрисы, конечно, есть, но никто так не смотрится в мундире, как ты, и потом, откуда им взять такие волосы? Прилепишь искусственные, будут заметны. А тут свои, родные, габсбургские, как у бабушки. Я все равно сопротивлялась, так она нажаловалась рейхсфюреру. Он сказал: фрау Ким, надо. Ну, я и пошла с этими солдатами. Пришлось. Потом меня еще хотели включить в какое-то кино, там надо было целоваться в постели с молодым офицером СС, я сказала: увольте. Для этого подойдет фрау Чехова, мало ли кто еще. Уж целоваться-то в постели они умеют. Тут и волосы не самое главное. Мундир — да, я согласна, мундир СС пойдет не каждой, надо иметь тонкую фигуру, красивые стройные ноги. Но в постели — как-нибудь без меня.

— Но все-таки снялась с этим шикарным блондином, который был больше похож на манекен рядом с тобой.

— Исключительно по приказу рейхсфюрера, — она засмеялась. — Единственный раз в жизни я получила такой приказ — лечь в постель перед кинокамерой, и чтобы мой мундир рядом болтался, чтоб все видели, какие в СС женщины. Скорцени чуть не убил меня тогда за это. Но что я могла сделать? Рейхсфюрер приказал, и сам приходил на съемку. А на просмотр они пришли всем штабом. Олендорф, Вольф, ваш Зепп Дитрих очень вовремя в Берлин заехал, чтобы посмотреть на меня. Я так полагаю, что при строгом контроле фрау Марты для рейхсфюрера это была единственная возможность увидеть меня в спальне без одежды. И еще вся Германия посмотрела вместе с ним. По счастью, только спиной, иначе я не согласилась.

— Но краешек груди там виден.

— Ты все заметил. Да, краешек виден. Краешка им хватило. Но на съемках рейхсфюрер видел и не спиной, конечно. Не знаю, с чем это было связано. Вальтер Шелленберг подал ему тогда рапорт о разводе, так рейхсфюрер решил поинтересоваться лично: а что там такого?

— А тогда ты села в машину, скрутила волосы в узел, так небрежно, одним жестом, как делаешь теперь, как делала много раз на Балатоне, закурила свою тонкую темно-коричневую сигарету с ментолом, лихо развернулась — ни одна женщина не водила машину, как ты — волосы распустились, и ты поехала в Шарите, волосы парусом развеваются сзади. От этого можно было потерять дар речи. Я смотрел, не отрываясь, на тебя. Ты стала моей мечтой. Ты не изменилась с тех пор. Мне было двадцать лет, я от тебя с ума сходил. И только когда мне стало тридцать, ты стала моей любовницей. Как добиться, чтобы зеленые глаза смотрели только на тебя и ни на кого больше? — он помолчал мгновение, глядя на нее. — Стать героем. Девять ранений, в том числе три тяжелых, ты ни разу не лечила меня, кто только ни лечил, но только не ты, мне не везло с этим. И вдруг в Арденнах ты приехала. И даже не как доктор, который где-то в госпитале, ты все время рядом, ела пирог, суп, улыбалась.

— Осколочное в затылочную часть, осколочное в бедро, осколочное в плечо и в коленном суставе, я все помню, — она поцеловала шрам на его плече.

— Откуда?

— Поинтересовалась в Берлине, когда вернулась из Арденн. От чего лечить, если придется, — она вздохнула. — Я не могла даже подумать. Я мучилась, страдала, а мне нужно было всего лишь приехать к Виланду, и я давно уже могла быть счастлива.

— Ты спасла меня не только от скучной адъютантской службы, от другого тоже, — неожиданно признался он.

— От гомосексуализма?

Он кивнул.

— Ты догадалась?

Теперь кивнула она.

— Ты мне сказал, что твой брат был гомосексуалистом и вынужден был застрелиться. Как говорил Мюллер, это мой контингент, я все знаю о них. Обычно это имеет наследственную природу. Если один брат гомосексуалист, то второй и третий тоже к этому имеют склонность. А если старший, то наверняка. Она может проявиться или нет, зависит от обстоятельств. А с твоей внешностью, я полагаю, от предложений не было отбоя, — она внимательно посмотрела на него.