Байгуш

       Стучусь обыкновенным образом в назначенный час в дверь, вхожу. Всё такая же, в халатике и тапочках. Отличием от всегдашнего только, что кровать не убрана и волос распущен. Мы одни, Марина на фабрике день будний. Начинается пустой разговор, в котором Наташа садится в середину кровати и подгибает под себя ноги. Я сначала хожу или стою, то у окна, то у кровати, обдумывая, как подступиться к милахе не отпугнув, между тем разговор веду размеренно, из всех сил стараясь не выдать себя. Наконец, авось берет верх, и я набираю наглости подсесть и взять за руку. Чувствую, рука у Наташи вялая, словно силы её покинули. Проходит не долее минуты, как мы сливаемся в долгом поцелуе.

       Я затевал только и всего: расположить её к близости и тут же объявить, что не люблю, и мы навсегда расстаёмся. Задумка была распалить девчонку и тут же окатить ледяной водою, тем самым вволю насладившись девичьим страданием. Но волею судьбы я забрался немногим дальше. Проклятый опыт! в поцелуе и не заметил, как Наташа оказалась лежать головою на подушке, а я, просунув ей под спину левую руку, навис над нею. Сколько мы так целовались, не помню. Очнулся я, когда свободною рукою немного раздвинул халатик, обнаружив, что под ним ничего более нету. Кажется, перед этим услышал – Наташа проронила едва приметный стон. Или это надумалось мне?…

       Давно ли, при случае занимаясь женскою одеждой, я испытывал волнительный трепет в груди, мои дрожащие пальцы долго ловили пуговицы и застёжки, а ладони становились влажными? А нынче я делаю это машинально, будто рабочий на конвейере. Не растерял ли я что-то очень важное в жизни?

       Трезвея на глазах, вынимаю свету из заточения матовую левую грудку, и таращусь на призывно торчащий темный сосок;  так и есть – Наташа далеко не монашка и несомненно познала мужчину. Остатки опьянения как рукой сняло. Я несколько оторопел. Да я был готов к такому раскладу, и часто проигрывал исход подобного рода. Как мне хотелось в таком разе быть жестоким и злым. А я выглядел самым дурацким образом; так смотрится бестолковый щенок, на которого неожиданно бросилась безвредная жаба. Я закусил нижнюю губу, что у меня обычно, когда рассеян и начал трепать то один, то другой её край.

       Рой мыслей загудел в голове. Игрою я жаждал ошеломляющего эффекта, а при таких обстоятельствах дай Бог ему вообще как-то проявиться. Подо мною с закрытыми чувственным дурманом глазами лежала красивая юная женщина, уже кому-то преподнесшая такой же поцелуй, шепчущая те же слова и подарившая свое тело. Пауза затянулась. Веки Наташи дрогнули, и она медленно открыла глаза. Я отвел глаза от соска. Наши лица были напротив, и мы вперились друг в друга. Постепенно с глаз Наташи сошел хмельной туман, и они прояснились.

– Что? – тихо спросила она.

– И кто нас этому научил? – в буквальном смысле проскрипел я пересохшим ртом. Ничего более идиотского для подобного момента, чем эта фраза придумать невозможно, а я ляпнул. Последовавший ответ был не менее впечатлительным. И можно ли было ответить иначе? Эффект разорвавшейся бомбы ничто, в сравнении с тем, что пережил я. Желая сделаться победителем, я оказался в роли побитой собаки. Выглядеть глупее этого невозможно.

       Наташа сощурила глаза и тут же залилась краской неуправляемого гнева. Такого страшного лица в ней, такой ярости я и предположить не мог. Презрение с её стороны было той неестественной силы, словно она коснулась ладонью слизняка и тут же брезгливо раздавила его.

– Бабушка, –  в бешенстве выпалила она, уперлась руками в мою грудь и буквально отбросила меня. Я вскочил, а она осталась сидеть застывшею, с опущенною головою и растрепанными волосами, в распахнутом халате, который спал с её плеч и полностью обнажил тугие круглые формою груди нерожавшей женщины, между которыми мирно покачивались золотые рыбки. Стыдилась? Нет, вряд ли. Отрешение и досада больше подошло бы к описанию её положения. Наташа всё поняла: я обманщик и совсем не тот, за которого себя выдавал. Ах! как я бы желал в этот миг знать все её мысли…

   Однако, как странной бывает жизнь! Всего одно единственное слово безвредное  и ласковое слово «бабушка», а вместило в себя бездну зла и гадости: крах всех моих расчетов на жертву и испепеление надежд победителя, величие ледяного сердца предполагаемой жертвы, жестокую схватку пороков, где берёт верх менее заметный.

       Что оставалось делать мне, презренному юной женщиной, со всем дурным во мне и бессмысленным злом к слабому полу? Всё на что я был способен, это холодно произнести «прощайте» и удалиться.